Обама перед выборами всячески подчёркивает, сколь он благочестив и боголюбив, молится и постится, вот только радио «Радонеж» не слушает, в чем его, впрочем, несколько извиняет незнание языка. По данным социологов, благочестивые отроки (т. е. регулярно ходящие в церковь), учатся гораздо лучше неблагочестивых, и имеют на 70% лучшие шансы поступить в колледж. Но народ не расслабляется и духовно бдит, помня о кознях бесовских — 68% республиканцев и 49% демократов верят в реальность демонической одержимости. Всем завсегдатаям ру-антирелижн срочно совершенствовать свой английский и ехать спасать эту бедную, несчастную, погрязшую в средневековье страну.
Во первых строках моего поста поздравлю всех с замечательным праздником Казанской иконы Божией Матери, а также с Днем народного единства. Мое обычное оправдание остается в силе; в нашем часовом поясе все еще воскресенье, 4 ноября.
Поздравив, не могу удержаться от комментария по поводу. Могу, конечно, но не хочу. И не буду.Просмотрев интернет-прессу, а также многочисленные бложики и жежешки, замечаю некоторое угрюмоватое брюзжание и местами показное недовольство. Замечаю я это не первый раз, а уже который год, но тем более удивительно видеть все это в год 400-летнего юбилея события, в честь которого был учрежден праздник Казанской иконы.
Проанализировав причины, я попытался сформулировать три основных:
1. Зачем перенесли хороший праздник 7 ноября… 2. …на никому не понятную клерикально-мракобесную дату? 3. Прославляя военные победы, праздник не учит ничему хорошему, а одной лишь ксенофобии.
Есть еще, правда, и такая: 4. В этот день в 1612 году поляки не были окончательно разбиты, а только выбиты из Китай-города.
Про первую и вторую не скажу ничего, потому что такие фундаментальные разногласия не разрешить в одном жежешном посте. Четвертая представляется мне (а) буквоедской по существу и (б) неактуальной для большинства выражающих недовольство.
Про третью же замечу, что такое разделение в народе из-за оценки повода для национального праздника вызывает только недоумение. В Мексике есть региональный праздник «пятое мая» (Sinco de Mayo), который гораздо шире празднуют в Соединенных Штатах. Поводом для него стала победа мексиканской армии над французскими захватчиками в 1862 году. (Кстати, виктория эта, хотя и героическая, не принесла мексиканцам окончательной победы в той войне.) Празднуют в этот день богатство мексиканской культуры, включая кухню и искусство смешивания спиртных напитков, и мне не попадался еще ни один человек, желающий запретить Sinco de Mayo как антифранцузский и ксенофобский. Но Россия, как известно, родина животных видов Loxodonta africana и Elephas maximus.
А вообще замечу, что Казанская прекрасно подходит в качестве символа народного единства. Икона явилась в Казани. Свидетелем и современником этого чудесного события был будущий патриарх Гермоген, которого в 1612 году захватчики уморили голодом в Москве. Ополчение, к созыву которого призывал из заключения патриарх, имело своей центральной базой Нижний Новгород. Пользуясь поддержкой самых разных сословий и регионов страны, оно освободило Москву. Для московского списка Казанской иконы в 1636 году был построен храм на Красной площади, который был разрушен в тяжелые времена и затем воссоздан.
Казанский храм в Москве
В 1811 году, Казанский собор был построен на Невском для петербургского списка иконы, перед которой молился в начале войны Кутузов, в котором был отслужен на Рождество Христово 1812 года торжественный благодарственный молебен об избавлении Церкви и Державы Российской “от нашествия галлов и с ними двадесяти язык”, и в котором похоронен Кутузов и хранятся многочисленные трофеи той войны.
Нелегко найти другой символ, который равным образом дорог и Москве, и Питеру, и Нижнему, и Казани, причем дорог не только православным людям, но и тем, кто мало интересуется вопросами веры, но интересуется и ценит родную историю. Попытайтесь подобрать такой символ и убедитесь сами. (От банкноты в 5000 рублей заявка на участие в конкурсе не принимается.)
В общем, хороший день выбрали для праздника, кто бы и как бы ни ворчал по этому поводу.
В очередном выпуске программы «Слово пастыря», который вышел в эфир в канун праздника Казанской иконы Божией Матери и Дня народного единства, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл размышляет о духовном значении событий 400-летней давности, когда в России была преодолена Смута.
Мы выходим в эфир в канун замечательного события. Завтра 4 ноября, день Казанской иконы Божией Матери, День народного единства — наш общенациональный праздник, который установлен в честь освобождения Кремля, а затем Москвы и всей России, от польской интервенции, преодоления Смуты. В этом году мы празднуем 400-летие этого великого события. Я хотел бы несколько слов сказать именно по этому поводу.
Что произошло 400 лет тому назад? Произошло избавление страны, народа нашего от погибели. Мы были на волосок от исторической трагедии, от уничтожения страны, от потери ее суверенитета, от ассимиляции Православия католичеством — в общем, от национального уничтожения.
История хорошо известна. После смерти Иоанна Грозного началась череда проблем, связанных с желанием тех или иных боярских кланов добиться власти, войти во власть, — особенно после смерти Федора Ивановича, сына царя Ивана Грозного. Не буду рассказывать вам про все эти исторические перипетии — и прочитать об этом можно, да и многие из вас все это хорошо знают.
Важно другое. Что же произошло с нашим народом, что враг дошел до Москвы, не встречая практически никакого сопротивления, и вступил в Кремль? Что произошло с нашим народом, когда в Смоленск из Москвы было направлено посольство — делегация, состоящая из бояр, с просьбой к королю Сигизмунду посадить на царство в Москве его сына Владислава? Ведь инициатива-то исходила из Москвы. Конечно, военная инициатива происходила из Польши, и на русскую землю пришли польские войска, но кто их пригласил в Москву? Кто перед ними открыл этот путь? Те самые бояре, элита, которая считала, что возведение на Московский престол королевича Владислава будет неким модернизационным проектом для России. Мол, новая власть — западноевропейская, образованная; армия гораздо сильнее московской, лучше вооруженная; европейский уровень образования, культуры, а вместе с ним — и западная трактовка христианства…
Все это воспринималось многими как путь к модернизации страны. Но лучшие люди в Москве, в России понимали, что это будет не модернизация, не прогресс в государственной, общественной, экономической, военной сферах, а это будет потеря суверенитета, потеря независимости, исчезновение страны. Именно эти люди понимали, что речь идет не об улучшении жизни народа, не об укреплении государства, а о полном демонтаже государственной и народной жизни.
И, может быть, самый главный вопрос, на который мы сегодня должны отвечать в связи с празднованием 400-летия Смуты: как это могло произойти? Почему русские люди, бояре, вроде бы ответственные за судьбу страны, — почему они сознательно пошли на все эти поступки, которые можно квалифицировать как просто предательство? Ведь они не думали, что предают страну, Родину — они считали, что делают великое и благое дело.
Все это очень перекликается и с нашим сегодняшним днем. Многим импонирует заимствование иных образцов общественного, политического развития, отказ от своей самобытности, от своей веры, которая для тех, кто предлагает этот отказ, представляется косной, консервативной, мешающей развиваться народу и государству. Все это присутствует и сегодня. Но совершенно очевидно, что 400 лет назад нашлись люди — Патриарх Гермоген, который отказался подписать воззвание, призывающее русский народ склониться перед Владиславом; Минин и Пожарский, которые в ответ на призывы Патриарха Гермогена подняли ополчение; жители многих регионов России, поддержавшие это ополчение, — и все они понимали, что речь идет не о благе страны, а о ее погибели.
После завершения Смуты и избрания Михаила Федоровича на царство, а в особенности с приходом к власти государя Алексея Михайловича Россия получила второе дыхание, огромное, колоссальное развитие национальной жизни, экономики, государственного строительства, освоения новых земель. Будто некая пружина, которая сдерживалась, произвела мощное движение, огромной силы толчок, и Московия превращается в великое государство от моря и до моря, от океана до океана, сохраняя свою самобытность, свою веру и одновременно развивая экономику, укрепляя политические основы жизни, содействуя общественному развитию нации.
Вот и сегодня мы должны, в первую очередь, заботиться о том, чтобы не допускать смуты в сознании, смуты в умах. Ведь и сегодня есть люди, которые, подобно некоторым московским боярам, предлагают неприемлемые рецепты для модернизации нашей жизни и для улучшения условий бытия нашего народа. Речь идет не о том, чтобы уходить в изоляцию, отказываться от опыта других, отказываться от взаимного обмена, от того чтобы быть страной открытой в экономическом, научном, культурном смысле слова. Речь идет о том, что не могут приноситься в жертву всему этому суверенитет государства, его национальное достоинство, территориальная целостность, и, что самое главное, не могут разрушаться базисные духовные и нравственные основы жизни народа. Вот тогда любое совершенствование общественных отношений, науки, искусства, образования — то, что мы сегодня называем словом «модернизация», — будет содействовать и улучшению жизни людей, и усилению основ нашего государства.
Празднуя 400-летие окончания Смуты, мы должны сделать выводы из всего того, что произошло 400 лет назад, и не наступать вновь, как говорят, на те же грабли. Мы должны вдохновляться великим примером Патриарха Гермогена, Минина и Пожарского, тех мужественных защитников Родины, которые, подняв мощное народное движение, освободили страну от иноземных интервентов и заложили основы замечательного развития народной жизни и совершенствования Российского государства.
Мы завтра будем праздновать этот праздник. Начнем мы это празднование с богослужения, которое будет совершено в Успенском соборе Московского Кремля. Специально в честь праздника из Санкт-Петербурга будет привезен чудотворный список Казанской иконы Божией Матери, который по повелению государя императора Петра I был направлен из Москвы в новую столицу — Санкт-Петербург. Мы будем молиться перед этим образом Царице Небесной о том, чтобы Она покрывала землю нашу, чтобы укрепляла веру нашего народа, чтобы помогала сохранить всегда независимой, устойчивой жизнь нашего Отечества, и верим, что Царица Небесная приклонит милость ко всем нам.
Ну, а что касается отношений с Польшей. По милости Божией в этом году, во время моего посещения Польши, вместе с руководством Католической Церкви Польши, которая является в этой стране Церковью большинства, мы подписали Совместное послание к народам России и Польши. Много чего было в истории — и Смутное время, и Наполеоново нашествие, и потеря Польшей своего суверенитета, и тяжелейшие события, связанные с историей ХХ века, когда страдали русские от поляков и поляки от русских, — большой груз негативных эмоций, связанных с нашей общей историей. Но этими негативными эмоциями нельзя жить постоянно. Два славянских народа, которые живут бок о бок, не могут эти негативные эмоции, происходящие из прошлого, налагать на жизнь сегодняшнего дня, и тем более не могут, руководствуясь этими эмоциями, тормозить развитие отношений между странами и народами.
Осознание того, что пора перелистнуть страницу, что нельзя бередить постоянно раны, нанесенные историей, было продемонстрировано и Русской Православной Церковью, и Польской Католической Церковью, что и привело к подписанию того документа, о котором я только что сказал. И поэтому, перелистывая тяжелые страницы прошлого, мы освобождаем себя от этого негативного эмоционального груза и открываем свой ум и свое сердце к тому, чтобы по-братски строить отношения с соседней Польшей, особенно принимая во внимание то, что христианские принципы человеческой жизни и в Польше, и в России не просто уважаются большинством, но именно с таким образом жизни наши народы связывают свое благополучие. И в этом смысле вражда минувших веков сменяется сегодня возможностью совместно отстаивать христианские ценности в Европе и содействовать тому, чтобы два народа строили свою жизнь, сохраняя верность евангельским заветам.
На этом я заканчиваю нашу передачу, и пусть Божие благословение пребывает с вами.
О Церкви в оппозиции, о «клерикализации» и о том, как важно не обобщать понапрасну
Вы сейчас читаете колонку, которую я написал для журнала «Фома». То есть я открыто высказываюсь по вопросу веры и Церкви в средстве массовой информации. Иными словами, прямо сейчас, на Ваших глазах, религия, мое личное дело, становится делом одновременно еще и публичным.
То, что религия — частное дело каждого, это конечно, не ложь. Это полуправда. Вера в Бога, безусловно, дело личное и даже интимное. Возможно, самое интимное из всего, что доступно человеку в земном опыте. Но никогда в истории религия не была только и исключительно частным делом (если не брать, конечно, опыт отшельников-аскетов). Иначе верующие сидели бы дома, молились и никуда из квартиры свою веру не выносили.
Но в том-то и парадокс, что религия — это дело сугубо личное и одновременно по самой своей природе оно не может не быть и делом общественным.
читать дальшеПочему? В том числе потому, что религия, говоря языком философов, — это предельная идентичность человека. Вот у меня существуют разные социальные роли: профессор вуза, церковный чиновник, муж, отец, брат и сын и — верующий человек. Какая из них самая главная? Что влияет на все остальное? То, какой я верующий. Ведь вера неизбежно связана с ответом на вопрос о жизни и смерти, о добре и зле — о ценностях, в согласии с которыми я стараюсь жить (если получается). А эти ценности как раз и определяют, в том числе — какой я отец, профессор вуза, церковный чиновник… Не наоборот.
Точно так же любой человек, а также любой депутат или чиновник (тоже люди!), может быть христианином и по велению совести открыто высказывать что-то, — вот удивительно! — совпадающее с позицией Церкви. В этом случае его вера, будучи личным делом, не может не проявляться в следовании своим мировоззренческим представлениям в публичной сфере. Если депутат-христианин является противником абортов, разве он не может отстаивать эту точку зрения, мотивируя ее своими взглядами? Если не может — тогда почему это позволено атеисту или агностику?
Увидеть и понять этот тонкий, но очень важный аспект присутствия Церкви в обществе готовы не все. Сегодня проще и моднее (в некотрых социальных стратах) ужасаться: «Клерикализация на марше! Спасайся, кто может!» Любопытно: слово «клерикализация» теперь используют для осуждения любых попыток Церкви выйти за рамки гетто, в котором она существовала весь советский период. А ведь исторически этим словом описывали стремление религии получить политическую власть, то есть заменить собой или подчинить себе светский государственный аппарат. Но для Церкви такая клерикализация самоубийственна. Именно поэтому у нас священникам строго запрещено выполнять любые властные функции, во всех ветвях власти — это твердая и принципиальная позиция.
А еще принято считать явным признаком сращивания Церкви и государства то, что Церковь не ругает власть. Те, кто Церковь в этом обвиняют, видимо, подразумевают, что правильно было бы иначе: Церковь в оппозиции к действующей власти. Но случись это на самом деле, большинство таких «обвинителей» тут же возмутилось бы: «Смотрите — Церковь занимается не своим делом, она занимается политикой!» И что самое интересное, они были бы правы. Потому что быть в оппозиции к власти — это политическая позиция. «Оппозиция» — это из политического лексикона. Церковь не может быть в оппозиции, потому что сама проблема получения политической власти Церковь не интересует. Политические партии и политиков — интересует, а Церковь нет. И поэтому, повторюсь, в оппозиции она не будет никогда — не из-за симпатий к Кремлю, а просто по своей природе: Церковь за власть не борется и своей автономией от государства Церковь чрезвычайно дорожит. Это отнюдь не означает согласия с властью всегда и во всем. В Основах социальной концепции Русской Православной Церкви, документе, разрабатывавшемся под руководством Святейшего Патриарха Кирилла (тогда — митрополита Смоленского и Калининградского) прямо говорится о возможности гражданского неповиновения — если исполнение государственного закона требует от верующих того, что противоречит их христианской совести.
В чем может проявляться зависимость Церкви от государства? Начиная с эпохи Петра Первого, обер-прокурор Синода решал, будет тот или иной человек епископом или не будет. Сейчас государство узнает о церковных решениях, когда на официальном сайте Московского Патриархата patriarchia.ru публикуются журналы заседаний Священного Синода. И ни один государственный чиновник не знает, что Синод решит завтра. Открывать или не открывать епархии, каких и куда назначать священников, с какими заявлениями выходить в медийное пространство, где и когда проводить молебны — эти и другие вопросы устроения церковной жизни, а также отношений церкви и общества Русская Православная Церковь решает самостоятельно. Ответственно заявляю это как непосредственный участник взаимодействия с государством в последние три года.
Простой пример. Если бы сращивание Церкви и государства было реальным, не создавались бы сейчас новые епархии и не формировалась бы система, при которой на территории одного субъекта Федерации, где раньше была одна епархия и, следовательно, один архиерей, теперь появляется три епархии и три архиерея. Потому что как раньше — так проще и понятней. Для власти. И нас даже предупреждали, что, дескать, отношения с властями ухудшатся, потому что губернатор не будет понимать, с кем ему иметь дело: он-то один, а архиереев — трое… Но Церковь существует не для того, чтобы общаться с губернаторами (что не означает, что с ними не надо общаться). И если даже какие-то осложнения возникнут, это не станет препятствием для такого важнейшего процесса, как создание новых епархий. Однако об этом мало говорят и мало пишут в СМИ. А выводы и обобщения делать-то хочется, и основой для них становятся примеры вроде приезда президента в храм Христа Спасителя. То есть, видимо, лучше, чтобы не приезжал? И тогда кончится клерикализация?
На собственном опыте «церковного чиновника» (намеренно беру это словосочетание в кавычки, потому как знаю, что мало кто из несущих послушание в структурах Московского Патриархата дерзновенно не рассматривает свою работу как служение) могу свидетельствовать, что эти отношения порой достаточно сложные. Скажем, в январе 2011 года Патриарх направил власти церковные «Предложения по совершенствованию национальной политики в сфере заботы о семье и детстве». Документ из 25 пунктов. В итоге поддержали совсем немного, и все это требовало длительных и серьезных консультаций и с профильным министерством, и с депутатами Госдумы.
Критики могут сказать: «Вы же не станете отрицать, что Церковь все-таки взаимодействует с государством?» Конечно, нет! Но взаимодействие — не сращивание. Между Церковью и государством как институтами бывает и взаимовыгодное сотрудничество. Только я никак не могу взять в толк, а что здесь плохого?
Представьте себе, какая невероятная ярость бушевала бы в исламском мире, если бы возглавляемое христианами правительство в Хартуме несло ответственность за гибель десятков тысяч суданских мусульман за последние 30 лет. Или если бы в Ираке христианские террористы бросали зажигательные бомбы в мечети во время пятничных молитв. Или если бы девочек-мусульманок в Индонезии похищали по дороге в школу и отрубали им головы за их веру.
Разумеется, о таких ужасах практически невозможно даже подумать. Однако подобные вещи происходили с христианами, которые становились жертвами агрессии со стороны исламистов. Всего два дня назад террорист-смертник врезался в нагруженном взрывчаткой джипе в католическую церковь в Кадуне, на севере Нигерии.
Погибли не меньше восьми человек, более ста были ранены. Эта трагедия была по почерку похожа на многочисленные аналогичные теракты, ранее осуществленные крайне кровожадной, воинствующей группировкой «Боко харам» (что примерно переводится как «западное образование греховно»).
В число других проблемных мест входит, например, Египет, который с 1980-х годов из-за притеснений и открытых репрессий покинули 600 000 коптов. Это больше, чем все население Манчестера.
Почему же Запад хронически не обращает на это внимания? Одним из результатов подобного пренебрежения стало преувеличенное мироощущение жертвы, которое беспрепятственно развивается у многих мусульман. Возьмем, скажем, прошедшие в прошлом месяце по всему миру протесты против американского фильма о пророке Мухаммеде. Они вызвали массу споров о законности и границах свободы слова, однако никто не говорил о том, насколько чаще мусульмане оскорбляют христиан – и о том, что это легко сходит им с рук.
читать дальшеФильм «Невинность мусульман», вызвавший всю эту волну возмущения, справедливо называют мерзостью. Но как насчет сайта «Стражи веры», созданного каирскими экстремистами-салафитами? Среди прочего на нем выложена статья под заголовком «Почему мусульмане превосходят коптов». «Быть мусульманкой, образцы для подражания которой – жены пророка, носившие хиджаб, лучше, чем быть христианкой, образцы для подражания которой – шлюхи, - провозглашает она. - Быть мусульманином, который сражается, чтобы защитить свою честь и свою веру, лучше, чем быть христианином, который крадет, насилует и убивает детей». Подобная пропаганда ненависти влечет за собой соответствующие действия. Неудивительно, что в последний год толпы в Египте поджигают одну церковь за другой.
Истина, которая остается незамеченной за всеми высокопарными тирадами – и которую, следует добавить, мешают заметить шоры, закрывающие глаза многих западных антиклерикалов, – заключается в том, что христиане сейчас страдают больше, чем последователи любой другой религии. Около 200 миллионов христиан (10% от общего числа) сталкиваются с дискриминацией или гонениями, но об этом не принято говорить. В 2010 году я решил написать хронику преследования христиан на разных континентах. Результаты моего исследования, которые я опубликовал в книге «Христианофобия», выглядят еще тревожнее, чем я ожидал.
Абу Хамза (Abu Hamza), организатор терактов 7 июля Мохаммед Сидик Хан (Mohammad Sidique Khan) и прочие известные персонажи могли открыто практиковать свою религию в Британии, однако от Марокко до Пакистана едва ли найдется хоть одна страна, в которой христиане могли бы полностью свободно исповедовать свою веру без каких-либо ограничений. Мусульманам, обращающимся в христианство или в другие религии, в большинстве из этих государств грозят тяжкие наказания. Сейчас существует большой риск того, что церкви практически исчезнут с библейской земли Ближнего Востока.
В других местах христиане также страдают. До того, как Восточный Тимор добился свободы от Индонезии, 100 тысяч мирных жителей-католиков были убиты агентами правительства Сухарто в период между 1970-ми и 1990-ми годами. Несколько месяцев назад верховный муфтий Саудовской Аравии шейх Абдул-Азиз бин Абдалла (Abdul Aziz bin Abdullah) официально заявил, что «необходимо уничтожить все церкви» на Аравийском полуострове.
Одна из причин, по которым западная аудитория мало знает об этих религиозных преследованиях в исламском мире, проста: христианская молодежь в Европе и Америке не «радикализуется», а притесняемые христиане не склонны прибегать к террору и насилию. Подобным долготерпением во многом следует гордиться, и оно было бы бесспорным благом, если бы его должным образом признавали. Однако оно стоит намного меньше в условиях, в которых замечать принято лишь шумиху или откровенное насилие.
Проблемы, с которыми сталкиваются христиане, не ограничиваются мусульманским миром. Возьмем Индию, в которой меньшинствам – включая мусульман – угрожают экстремисты-индуисты, считающие монотеистические традиции нежеланными гостями на индийской земле и возмущающиеся тем, что христиане выступают против кастовой системы.
С августа по октябрь 2008 года индуистские фанатики убили не меньше 90 человек в восточном штате Орисса. Еще 50 000 человек вынуждены были покинуть свои жилища. Нападения были совершены на 170 церквей и часовен. И это не было неким исключительным случаем. За последние четыре года в других частях страны отмечены десятки нападений на церкви и прихожан.
Помимо этого, христиан также притесняют коммунисты, а в таких странах, как Бирма и Шри-Ланка, еще и националистически настроенные буддисты. Особенно следует отметить размах коммунистической нетерпимости. Ограничения свободы вероисповедания в коммунистических странах - в частности в Китае, во Вьетнаме и на Кубе – носят драконовский характер и зачастую выглядят просто садистскими.
Почему все это имеет значение? Один из очевидных ответов заключается в том, что религия не собирается уходить в прошлое. Как бы кто ни относился к религиозным верованиям, не вызывает сомнения, что секуляризм сейчас отступает - во многом благодаря распространению демократии. Три четверти человечества в настоящее время исповедуют те или иные религиозные убеждения, и, по прогнозам, к середине века доля верующих достигнет 80%.
Эта перспектива не должна нас удивлять. Атеизм питается дурной религией, особенно - фундаментализмом, дешевая догматическая убежденность которого для атеизма крайне выгодна. С другой стороны, неверию намного труднее вытеснить собой поэтичность зрелой религиозной веры, порождающей уверенность в том, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить, так как у нее есть высший смысл.
При этом, как заметил главный раввин Джонатан Сакс (Jonathan Sacks), вера похожа на огонь. Она может согреть, но может и обжечь. Вдоль 10-й параллели северной широты и в ее окрестностях, между Нигерией и Индонезией с Филиппинами, религиозный фанатизм и политическая нестабильность подпитывают друг друга. Это следует учитывать, даже признавая религию важным – возможно, ключевым – источником существующего сейчас социального капитала.
Религиозные убеждения вдохновляют миллионы людей противодействовать авторитарным режимам, добиваться перехода к демократии, поддерживать права человека и облегчать человеческие страдания. В XX веке религиозные движения помогали бороться с колониальным правлением и устанавливать демократию в Латинской Америке, Восточной Европе, Африке и Азии.
Таким образом, задача – одновременно простая и важная - сейчас заключается в том, чтобы развивать миролюбивые тенденции, лежащие в основе главных мировых религий, и нейтрализовывать извращения основополагающих учений.
То, что я говорю, не следует воспринимать как попытки возбуждать в христианах гордыню. Изрядная часть христианского мира была 70 и 100 лет назад охвачена чудовищным насилием. В Британии перед самым 18 веком человек по имени Томас Эйкенхед (Thomas Aikenhead) был казнен за богохульство. «Невинность мусульман» снял осужденный преступник коптского происхождения.
Читайте также: Христианство и ислам - это разговор об одном и том же, но на разных языках
Однако в целом, если не затрагивать исключения, в последние полвека христиане стали терпимее и критичнее к себе, и в процессе вернулись к некоторым важным аспектам учения Иисуса. (Например, стоит заметить, что папа Иоанн Павел II и лидеры всех остальных основных христианских церквей яростно выступали против войны в Ираке).
С учетом эволюции христианства, есть основания думать, что ислам тоже способен измениться. Точки соприкосновения между двумя традициями, как минимум, столь же важны, как различия. Обе веры – в тех случаях, когда они верны своим руководящим принципам, - предполагают святость человека как искателя Бога. Из этого должно следовать признание религиозной свободы как первого из прав человека. Не стоит забывать, что этого требуют не только высокие соображения, но и общая выгода. Свобода совести – показатель свободы в целом, а она служит показателем процветания общества.
Преследовать эти средне- и долгосрочные задачи жизненно необходимо. Они критически важны для мира во всем мире. Но развитие межрелигиозных связей не должно отменять попытки говорить правду о нынешней участи христиан и бороться с этой масштабной несправедливостью.
Руперт Шортт – автор книги «Христианофобия: религия под ударом» («Christianophobia: A Faith Under Attack»), опубликованной издательством Rider.
Игровой ролик, презентующий работу пресс-службы Благовещенской епархии, был номинирован на 1 конкурсе информационных подразделений Церкви в 2012 году. 31 октября 2012 за этот ролик и другие материалы пресс-служба Благовещенской епархии стала лауреатом Гран-при 5 фестиваля православных СМИ "Вера и Слово". К созданию ролика приложили руку: иерей Святослав Шевченко, Владимир Пушкарев и Максим Малахов
В истории христологических споров хорошо видно (и многие историки обращают на это внимание), что каждая следующая ересь возникала как реакция на предыдущую — злочестивые еретики верят так-то, мы будем верить наоборот! Беда в том, что наоборот — тоже ересь. Логика борьбы всегда ведёт куда-то не туда; нам заповедана другая логика — логика верности. Толстой не был христианином не потому, что он отрицал государство, а потому, что он отрицал Воскресение; но отрицание государства есть и само по себе лжеучение, потому что Писание (Рим.13) ясно говорит о его необходимости и богоустановленности.
В этом отношении толстовство связано с такими популярными грехами, как безответственность, высокомерие и неблагодарность. Граф имел возможность писать книги, и, как было верно замечено, «колебать престол», поскольку этот самый престол со своими жандармами обеспечивал ему такую возможность. В странах, где жандармы, а также сатрапы, отсутствуют как класс, или, по крайней мере, значительно ослабели — таких как Сомали или Ливия, обычно складываются не очень хорошие условия для занятий литературным трудом и рассуждений об «истинном учении Христа». Толстовец, однако, безразличен не только к тому, что будет с ним в отсутствие жандармов, но к тому, что будет со всеми остальными — их судьба его тоже не интересует.
читать дальшеВ наши дни мы увидели такой извод этого лжеучения, как толстовство исключительно для чужих — когда люди требуют от других, чтобы они ни в коем случае не звали полицию, в то время как им самим в голову не придёт отказываться от такой возможности. Исполнение заповеди «полицию не зови и к прокурору не обращайся» возлагается исключительно на чужих; на себя не возлагается ничего.
Мне уже доводилось писать об этом подробно. Христианство — это не толстовство. Если вы думали иначе, Вы ошиблись. Перечитайте Новый Завет. Но сейчас возникла необходимость поговорить об обратном заблуждении — антитолстовстве. Толстовство отрицает любое насилие — в том числе, законное насилие государства по отношению к тем, кто преступает закон. Да, конечно, разрушение аппарата государственного насилия тут же приводит к резкому увеличению насилия вообще, но толстовца это не интересует. Тот не интеллигент, кто думает о последствиях. Но тут происходит ещё худшая беда. Являются антитолстовцы и говорят — ответим на ложную проповедь ненасилия проповедью насилия! Аще кто ударит тебя по левой щеке, размажь козла по асфальту! Отмстите за себя, возлюбленные, чтобы мерзавцам мало не показалось! Раз Господь не спешит сокрушить зубы грешников, займитесь этим сами! Даже если нечестивые грешники отнюдь не ломятся в храмы, а предаются скверне где-то у себя за закрытыми дверями, вломиться туда и сокрушить им зубы — все равно неплохая идея.
Что же на это сказать? Ну, начнём с того, что розовое с кружавчиками представление о Боге, который любит все и всех, конечно, неверно. Есть вещи, которые Бог ненавидит. Есть вещи, которые мерзость в очах Его. Одна из таких вещей — насилие. Как говорит Писание. «Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его. (Пс.10:5)». Позвольте мне это повторить — «любящего насилие ненавидит душа Его. (Пс.10:5)». Бог ненавидит насилие. «Ибо Я, Господь, люблю правосудие, ненавижу грабительство с насилием» (Ис.61:8) Склонность к насилию делает человека непригодным к Епископскому служению — как пишет св.Апостол Павел, кандидат должен быть «не гневлив… не бийца» (Тит.1:7). Сам Спаситель говорит о том, кто кроткие наследуют землю (и мы слышим это на каждой Литургии) — кротость же есть добродетель, противоположная ярости и гневу. Как говорит Дидахе, «Не будь ни гневливым, ибо гнев ведет к убийству, ни ревнивым, ни сварливым, ни запальчивым, ибо от всего этого рождаются убийства»
Бог ненавидит насилие. Христиане тоже должны его ненавидеть. Христиане поддерживают государство именно как аппарат минимизации насилия, и зовут полицию и прокурору обращаются именно потому, что великая и богоугодная миссия полиции — удерживать как ядовитых провокаторов, которые ищут вызвать конфликты, так и людей гневливых, сварливых и запальчивых, которые на эти провокации с готовностью ведутся.
Любовь к насилию, желание бить и унижать других людей — это то, что ненавистно Богу. «Не соревнуй человеку, поступающему насильственно, и не избирай ни одного из путей его (Прит.3:31)». Не нужно пытаться служить Богу, делая то, что Ему ненавистно.
Москва. 31 октября. ИНТЕРФАКС - Патриарх Московский и всея Руси Кирилл попросил духовенство прилично вести себя в публичном пространстве.
"Мы бываем свидетелями каких-то эпатажных заявлений священнослужителей - часто ни к селу, ни к городу, простите. Либо это результат эмоциональной инерции - вовлекся и уже остановиться не может, либо это недостаток ответственности за то, что говорит священнослужитель", - сказал патриарх в среду в Москве на встрече с участниками V международного фестиваля православных СМИ "Вера и слово".
Как подчеркнул предстоятель, именно слова священников чаще всего цитируются, интерпретируются в ту или иную сторону и используются, в том числе для нападок на Церковь.
"Не нужно эпатировать публику, эпатаж - не наша миссия. Пусть другие занимаются эпатажем. Вообще народ устал от эпатажа. Это на первых порах все было интересно, когда появилась свобода слова", - констатировал патриарх Кирилл.
Он призвал всех "православных коммуникаторов" ответственно относиться к словам.
"На памяти неудачные шутки наших священнослужителей: пошутил, сдуру брякнул - и потом весь Интернет два или три месяца гудит и разбирает эти шуточки. А в это время Церковь делает важные заявления, касающиеся отношений Церкви и общества, многих вопросов, связанных с семьей, браком, рождением детей, - то, что является важным фактором свидетельства Церкви перед лицом внешнего мира", - сказал патриарх.
Между тем все внимание, по его словам, поглощено комментариями к той самой шутке или к тому или иному эпатажному заявлению, "в котором потонули все положительные импульсы, исходящие от Церкви".
"Мы же не клоуны", - подчеркнул патриарх Кирилл.
Он отметил, что дело священников - "по больницам ходить, по приютам, с бездомными заниматься, алкоголиками, наркоманами, с безбожниками, которые мечутся и сами до сих пор не могут понять, где они, во что они верят и во что не верят, молодежь спасать".
"Такая работа приносит меньше пиара, ниже рейтинги публичности. Не нужно гнаться за рейтингами публичности. Не наше это дело, это все очень греховно", - считает патриарх.
31 октября. ПРАВМИР. Деятельность многих православных активистов приносит пользу Церкви, но их активность предполагает подчинение церковным нормам, и задача священноначалия — следить за этим, заявил Святейший Патриарх Кирилл
«Я с уважением отношусь к пассионарным людям. Но нередко бывет так, что ревность их не по разуму. Если умеренные сбалансированные люди начнут радикально воспитывать пассионариев, прививая скромность и умеренность, то не приведет ли это к войне в церкви?», — отметил Патриарх Кирилл в ходе встречи с журналистами на сегодняшнем закрытии фестиваля православной журналистики «Вера и слово».
По мнению Предстоятеля, без активистов жить нельзя, и их немного, однако их активность предполагает подчинение нормам Церкви. И если активист переходит нормы, то это становится проблемой священноначалия.
«Недавно в МГУ я говорил, что я был сформирован под влиянием научного сообщества, был связан с научным миром. Научное сообщество умеет воспитывать, в отличие от публицистического сообщества, на заседании ученого совета вы не можете сказать глупость. Слова участвующих в научных дискуссиях всегда взвешены», — подчеркнул Патриарх Кирилл.
Однако, отметил он, все это необязательно для публицистики.
«Все основные нападки базируются на мифах о клерикализации и несметных богатствах Церкви. Кстати оба мифа использовались еще во время революционных событий XX века», — добавил Предстоятель.
«Активистов надо вразумлять аргументами и фактами, не окриками, не анекдотами, не открытой полемикой, а фактами, логикой, спокойствием и доброжелательностью», — заключил он.
Москва. 29 ноября. ИНТЕРФАКС - Вывод борделя из здания, которое сейчас передается Сретенскому монастырю, было первым условием, которое поставил наместник обители архимандрит Тихон (Шевкунов).
Как сообщалось ранее в понедельник, сотрудники угрозыска прикрыли притон в гостинице, расположенной на Рождественском бульваре.
"Это здание передается монастырю постепенно. Как только стало известно о передаче, первый вопрос, который мы поставили, это вывод гостиницы из передаваемых помещений", - сообщил корреспонденту "Интерфакс-Религия" архимандрит Тихон.
Он призвал не иронизировать по поводу происходящего, дав понять, что такого рода перемены в наше время – обычная практика.
"Чего только не располагается в тех помещениях, которые передаются Русской православной церкви - от ресторанов до кожно-венерических диспансеров! Ну и что теперь делать? Нам "повезло", - пошутил священник, - в здании, которое передается Сретенскому монастырю, до недавних пор был отель самой скверной репутации, и после того, как на днях его закрыли, а мы ставили этот вопрос с самого начала, мы можем только сказать: наконец-то!"
По словам наместника, после того, как здание окончательно перейдет в ведение Сретенского монастыря, здесь расположатся монастырское издательство, редакция интернет-сайта, а также столярная и плотницкая мастерские.
"Нам сегодня часто говорят, что информационная война против Русской церкви - это явное преувеличение. Но вот сегодняшняя информационная буря в СМИ - как раз пример того, что из любой клеветы готовы сделать не только скверный анекдот, но и самую настоящую информационную атаку против Церкви", - заключил отец Тихон.
На территории Сретенского мужского монастыря нашли бордель - сообщает нам Лента.ру Начинаешь читать, и "бордель в здании монастыря" оказывается борделем в здании, которое монастырь арендовал. Арендовал, чтобы открыть там семинарию в будущем. Потом начал проверять - а кто другие арендаторы. И нашел бордель. После того, как вежливые просьбы не помогли, по наводке монахов в "гостиницу любви" нагрянули оперативники. То есть все получилось строго наоборот - монахи изгнали проституток. А все равно - "бордель в здании монастыря". И ведь не подкопаешься. Журналистика как она есть.
26 октября. ПРАВМИР. Террористы убили похищенного ранее православного священника из прихода Святого Илии в сирийском городе Катана.
Тело отца Фади Джамиля Хаддада было найдено в одном из районов Дамаска, сообщает информационное агентство Ватикана «Agenzia Fides». Он был убит выстрелом в голову.
Священник Ф.Хаддад был захвачен неизвестными неделю назад при попытке освободить заложника, сообщает Интерфакс-Религия. Преступники потребовали за освобождение священника более 700 тыс. долларов.
Человек из его прихода, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что «его ужасно пытали и выкололи ему глаза», сообщает Theorthodoxchurch.info.
Отец Фади был священником Антиохийской Православной Церкви. В 1994 году он окончил Баламандский университет и с 1996 года служил в Катане, пригородном городке со смешанным мусульманско-христианским населением, численность которого до войны составляла 15 000.
читать дальшеФади был рукоположен в сан диакона в соборе в Дамаска, а затем во священники на литургии 14 июля 1995 года Блаженнейшим Патриархом Игнатием IV Хазимом. Отец Фади Хаддад начал служить в городе Катана, активно участвовал в создании воскресной школы, помогал другим священникам, приезжавшим в Катану.
Отец Фади не раз вел переговоры по освобождению похищенных жителей. Его любили представители всех религий и конфессий. Он не занимал никакой стороны в политическом конфликте в Сирии и приобрел репутацию «… человека Божиего, которому доверяли все».
Несколько дней назад священник выступил посредником по освобождению врача из Катаны, который был похищен за десять дней до этого. Отец Фади общался с похитителями, которые требовали от семьи выкупа в размере более 50 миллионов лир ($ 700,000). Он добился снижения выкупа до 25 миллионов лир ($ 350,000) и поехал вместе с тестем врача передать деньги. При передаче денег обоих мужчин похитили. За освобождение всех троих похитители потребовали 750 миллионов лир.
Отец Фади с простреленной головой был найден на шоссе возле города Друша. Человек из его прихода, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что «его ужасно пытали и выкололи ему глаза», сообщает Theorthodoxchurch.info.
Сирийское государственное телевидение сообщило, что «он был одним из самых видных деятелей национального примирения и заживления ран». Антиохийский Патриархат осудил «дикое преступление» и осудил «нападения на гражданских лиц и религиозных деятелей, которые пытаются быть посланниками мира в этих трудных условиях».
Отпевал отца Фади Патриарх Игнатий, молилось множество верующих.
Похороны отца Фади не были спокойными. На отпевании в церкви Святого Ильи в Катане произошел взрыв бомбы, в результате взрыва погибли два мирных жителя и несколько солдат.
Антиохийский Патриархат призывает «всех граждан, гуманитарные организации и всех людей доброй воли осудить похищение людей, убийства, разрушения, грабежи, покушение на безопасность и благополучие граждан».
Новым мучеником за Христа называют отца Фади в народе.
Нет. В этом посте я не буду рассказывать о многочисленной армии бездомных, выпивох и прочих несчастных, оказавшихся на социальном дне. Речь пойдет о профессиональных вымогателях. Попадались ли такие люди на вашем пути? Лично в моей судьбе их отметилось немало, поэтому решил даже немного классифицировать представителей подобного контингента. Сразу скажу, что я не голословен - на своем опыте сталкивался с такими людьми, которые выуживали у меня деньги. Затем я их встречал вновь и вновь.
Эти люди играют на евангельских чувствах верующих, эксплуатируя церковную психологию "клиента" для вымогания денег. И так начнем список...
Люди этой классификации обычно выглядят не лучше бездомных. Их легенды разнообразны, но типичны: "откинулся с зоны - помогите добраться до дома", "очнулся в больнице: ни документов, ни денег - нужно домой", "открытая форма туберкулеза - еду домой умирать". Обычно это люди, которым около 50 лет. Кто-то требует полной суммы за билет. Размер оплаты до какого-нибудь села - они уже выучили наизусть, так что можете не проверять. Вместе с ними идти покупать билет - тоже не выход. Они его тут же сдадут и обналичат.
Не помню уже скольких я пытался отправить "до дома", но большинство из них потом неоднократно встречал в городе, а то и набирались наглости по второму кругу "уезжать" на церковной паперти. Одного "откинувшегося", который грозился снова впасть в грабежи - потом ловил возле другого храма. Теперь, простите, но не верю. Вечный студент
Молодой парень, которому, якобы нужно срочно оплатить аренду комнаты, иначе он окажется на улице. Неплохо одет. Ужасно прилипчив. Томно заглядывает в глаза. Говорит неспешно. Сегодня одного такого спроводили из епархии на улицу, поскольку один батюшка узнал в нем молодого человека, но с другой легендой (тогда ему нужно было уехать).
Инвалид-паломник или парень с палочкой
Путешествует по приходам. Как правило, молодой парнишка невысокого роста с вечным рюкзаком за спиной. Умеет креститься и обладает церковной лексикой. Просит деньги на прокорм, ночлег, проезд. Его визитной карточкой является звонкое постукивание себя по голове, которая, по его словам, наполовину закрыта титановой пластиной. Может оно и так. Только приезжает такой паломник каждый год, делая обход всех храмов города.
Есть разновидность молодых "инвалидов" стационарных, то есть, с привязкой к местности. Они горбятся, приобретают трость. Прилично одеты. Одного такого городского "инвалида" видели несколько раз с прямой спиной, пивом и сигаретой.
Профессиональный актер-психолог
Этот индивидуум - настоящий профессионал. Знает психологию церковного человека, в тонких подробностях разбирается в мощах, святынях, святых и прочем. Прилично одет, опрятен. Терпеливо обрабатывает клиента. На вид - чернявый, нерусский, но говорит без акцента. На этом и играет. Легенда такая: он бывший муадзин (мусульманский диакон), который принял православное христианство, а теперь его родные объявили ему джихад и пытаются его убить. Ему неоднократно отбивали почки. В связи с этим, ему нужны срочно деньги на лекарства.
Думаю, что подобный спец работает по всей России. Появляется в одной и той же епархии не чаще 1 раза в 5 лет. Наверное, использует период ротации священников в городских и сельских храмах. Разводит так, что ты просто горишь желанием ему помочь - с готовностью отдать самое последнее. Меня спасло то, что я вспомнил рассказ одного батюшки, которого подобным образом развели несколько лет назад. Созвонились - описание сошлось. У тогдашнего архиерея просил благословение - вызвать милицию, но аферисту повезло. На днях появился снова. легенда претерпела изменения. Теперь он бывший иудей...
Трудник-грабитель
Путешествует по приходам, набиваясь к приходским батюшкам на послушание. Работает от нескольких недель до месяца. За это время проводит "рекогносцировку местности", то есть, где находится церковная касса, где стоит церковная кружка с пожертвованиями, а где - прочие ценности. В час Х грабит и исчезает также внезапно, как и появился. Причем грабит грубо - выбивает окно, срывает замок, выламывает дверь.
Ну вот, как и следовало ожидать, антиклерикалы с удовольствием растиражировали сообщение адвоката гламурного игумена Подобедова о том, что якобы полиция признала его невиновным в громком московском ДТП. Рефрен сообщений - "опять власти попа отмазали". Однако, непонятно, какого решения от властей они ожидали, по какой статье КОАП, по их мнению, нужно было наказать водителя-лихача? Пострадавших в ДТП не было, за отказ от медицинского освидетельствования Подобедов лишён прав почти на два года, ущерб имуществу потерпевших будет возмещать он (может быть, совместно со своей страховой компанией). Так какого наказания они ждут? К сожалению, это максимум, который на данный момент можно вменить пьяному (или отказавшемуся от освидетельствования, что практически то же самое) виновнику аварии без жертв.
Увы, Церковь, похоже, понесла очередное поражение в информационной войне, во многом благодаря поведению самого "героя" этой отвратительной истории. Очень хочется ожидать, что административная комиссия епархии г. Москвы примет решение по скандальному игумену с учётом реального вреда, который они вместе с адвокатом нанесли репутации Церкви.
Недавно была опубликована книга воспоминаний архимандрита Андроника (Елпидинского) «Восемнадцать лет в Индии». Для меня, как неоднократно посещавшего Индию, книга представляла особый интерес. Отец Андроник в 1931 году отправился в эту страну как миссионер и провел в ней восемнадцать лет. Он был удивительный человек. Что касается методов миссии, то он делал все совершенно правильно. Поселился в глуши, среди гор и лесов, и жил совершенным нестяжателем, своими руками строя православный скит. Он говорил с Индией на том языке, который она уважает больше всего, – на языке строгого аскетизма. Кроме того, он выучил и собственно местный язык и перевел на него богослужение, которое и совершал в построенном храме. Отец Андроник был открытым, приветливым человеком с добрым характером и во время своих частых путешествий исколесил едва ли не всю страну, общаясь со многими людьми. В короткое время он завоевал огромное уважение индийцев – как христиан, так и язычников.
Но при всем этом за восемнадцать лет как миссионер он не добился ничего. После него не осталось даже маленькой общины православных христиан, которых бы он обратил. Как такое могло произойти? Неудивительно, если бесплодным оказывается миссионер, не имеющий любви к людям и стране, в которую пришел с проповедью, человек ленивый, неверующий, порочный, воспринимающий миссию как обузу, – но все это не про отца Андроника. Тогда почему?
Его книга дает исчерпывающий ответ. Начинается она после небольшого вступления с рассказа о том, как отец Андроник отправился на корабле в Индию. Мне сразу вспомнились дневники святителя Николая Японского, которые также начинаются с того, как он плывет в Японию.
читать дальшеНо какой же контраст в настроении двух миссионеров! Святой Николай уже на корабле размышляет, как будет обращать японцев, а отец Андроник имеет совсем иные мысли: «Более легким представлялось осуществить единение Церквей; обращение же язычников казалось более трудным и возможным только при условии особенного проявления силы Божией… Для работы такого масштаба, верил, Господь приготовит других делателей, большей духовной силы и дарований, чем я»[1].
Итак, еще даже не ступив на индийскую землю, миссионер решает, что обращением язычников заниматься не будет: оно-де слишком высоко и трудно для него. Его интересует присоединение к Православию индийской Маланкарской «Православной» Церкви, входящей в «семью» монофизитских Церквей. Странное противоречие: обратить несколько язычников для меня тяжело, а вот обратить целую неправославную Церковь – это мне по плечу.
Отец Андроник остался верен своему нежеланию проповедовать среди индусов все восемнадцать лет пребывания в Индии. Всякий раз, когда речь заходит о том, почему он не занимается этим, отец Андроник выставляет невероятную трудность и невозможность такого дела, но что примечательно: когда речь заходит о тех миссионерах в Индии, которые ему лично были знакомы, то оказывается, что они вполне успешно справлялись с этим «невозможным» делом.
Так, например, он описывает жившего в монастыре Бетани Асрам одноногого нищего катехизатора Григория, который разъезжал по стране, обращая в христианство язычников (С. 87). В другом месте упоминает маланкарского архимандрита Петра, который «обратил в христианство тысяч 15 язычников, и его братство продолжает обращать по тысяче в год» (С. 254). Более того, в эту деятельность однажды был вовлечен и сам отец Андроник, когда маланкарский священник Фома взял его собой, отправившись в некую местность, и они вдвоем проповедовали там более недели. И результатом этой миссионерской поездки стало то, что 500 местных язычников присоединились к Маланкарской Церкви (С. 103). Казалось бы, отчего же не попробовать все-таки то дело, в возможности которого ты имел случай убедиться на собственном опыте? 500 человек за неделю – кого бы это не вдохновило? Отца Андроника не вдохновило. Конечно, и Григорий, и Петр, и Фома – индийцы, местные; можно было бы сказать, что им легче проповедовать своему же народу. Но отец Андроник упоминает и такой случай, когда русская лютеранка А.К. Ирбе устроила в Индии лютеранскую миссию, «и через 15 лет было около 3000 обращенных ею» (С. 294).
Несмотря на эти факты, отец Андроник все восемнадцать лет сохранял невероятное упорство в нежелании проповедовать язычникам. В виде исключения он все-таки крестил четырех детей из семей язычников – всех четверых подготовил ко крещению схимонах Константин, который некоторое время жил с ним. Впоследствии двоих детей «перевели в католичество», а про еще двоих отец Андроник пишет: «Я попросил местного священника-яковита взять детей под свою опеку» (С. 156). Здесь, как говорится, комментарии излишни.
Помимо язычников, в Индии есть немало местных христиан с искаженным вероучением – католиков, протестантов. Они тоже не представляли никакого миссионерского интереса для отца Андроника. Доходило до того, что он не только ничего не делал для проповеди им, но и проявлял пассивность даже в тех случаях, когда различные общины индийцев сами просились в Православие.
Так, он описывает, как еще в 1933 году координатор миссии, в которую входило несколько групп обращенных и которая осиротела, когда ее глава, англичанин, покинул Индию, «стал усиленно просить меня взять миссию в юрисдикцию Русской Церкви… Я писал митрополиту Евлогию, но он обходил этот вопрос молчанием… Отец Алексей (маланкарец. – д. Г.М.) и католикос вели политику – прибрать ее со всем имуществом себе. Однажды отец Алексей сказал мне: “Вы не должны в это дело вмешиваться”» (С. 97). И отец Андроник послушно не стал вмешиваться.
В другой раз ему рассказывали, что около Калькутты «в Тричинаполи масса католиков желает перейти в Православие и что там же продается громадная школа. “Купите, – говорил он мне, – эту школу, у вас сразу же будет большая миссия”. Я робко писал об этом во Францию, но, конечно, наши ничего не сделали» (С. 291). И в этом, и в других случаях отец Андроник выставляет отсутствие у него финансовой поддержки как причину его бездействия. Вряд ли можно признать это подлинной причиной. Тем более что кое-какие деньги ему все-таки пересылали, в частности святитель Николай (Велимирович). Конечно, это было несопоставимо с теми средствами, которыми располагали, к примеру, католики, но, с другой стороны, одноногий катехизатор Григорий мог вести успешную миссию даже и вовсе без денег. Удивительное дело: отец Андроник при своих частых разъездах по Индии посетил, кажется, все ее места, за исключением тех, где были общины, просившиеся в Православие. Он даже не съездил к ним! Все, что он делал, это писал очередное письмо своему митрополиту, сидевшему в Европе, и «умывал руки».
То, что причина была вовсе не в нехватке материальных средств, ясно видно из третьего случая, когда ему даже предлагали материальное обеспечение нужд устроения миссии среди группы, просящейся в Православие. И он все равно отказался! Отец Андроник пишет: А.К. Ирбе «предлагала мне принять в Православие 300 человек, обещая поддержку, но я не хотел с этим связываться и бросать начатое дело в Траванкоре» (С. 294). В другой раз он описывает, что на Цейлоне «отец Василий… предлагал мне участок земли с рисовым полем, обещал помощь при постройках и просил устроить монастырь» (С. 191). Это тот самый англиканский священник Василий Джайяварден, про которого митрополит Нестор пишет, что он вместе с двенадцатью другими священниками неоднократно просился в Православие – увы, безуспешно. Митрополит в то время был уже далеко от Индии, а отец Андроник не стал заниматься миссией на Цейлоне по той же причине, что и выше: «…мне лично не хотелось оставлять дело в Траванкоре» (С. 191).
А что же это за дело в Траванкоре? Строительство на горе скита, который, уезжая через несколько лет в США, отец Андроник «официально передал» маланкарскому митрополиту Дионисию (С. 348). Ну, и контакты с Маланкарской Церковью, которая после восемнадцати лет общения с отцом Андроником осталась и по вере, и по статусу совершенно такой же, какой была и до его приезда в Индию.
Казалось бы, раз все внимание его было сосредоточено на маланкарских христианах, то за восемнадцать лет его деятельность должна была принести какой-то плод хотя бы в этом направлении. Увы!
Действительно, многие маланкарцы полюбили его и уважали его, некоторые даже жили как его помощники с ним в скиту по многу лет, но и из них он никого в Православие не принял. Характерный пример: отец Андроник пишет, что из местных маланкарцев «на Страстной неделе несколько человек приходили ко мне говеть… потому что я с них ничего не брал за исповедь и причастие… Я их не гнал, но говорил, что, отговев у меня, они должны оставаться в своей Церкви. Из-за нескольких человек мне не хотелось портить отношения с сирийскими епископами, так как я вел работу по соединению всей их Церкви с нашей Церковью» (С. 153).
Вот так вот. Не хотелось портить отношений из-за нескольких человек. «Скромно» хотелось обратить сразу всю Церковь.
Как можно объяснить такое странное отношение отца Андроника? Ведь даже самый ленивый и морально разложившийся миссионер не стал бы отказывать в принятии в Православие хотя бы тех, которые сами приходят и просят об этом. А отец Андроник отнюдь не был ни ленивым, ни морально разложившимся.
Наверное, многие читатели уже догадались о причине. Все дело в том, что отец Андроник, к сожалению, был экуменистом и модернистом. Как принято у людей подобного мировоззрения, он считал, что неправославные спасаются (С. 171), – так сказать, лишь бы человек хороший был. Этим убеждением – противоречащим как Писанию, так и Преданию Церкви – объясняется то, почему отец Андроник не только сам не предпринимал никаких усилий по проповеди Православия индийцам, но даже упускал и – более того – отталкивал те случаи, которые сами шли к нему в руки.
«Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет» (Мк. 16: 16); «если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» (Ин. 3: 5); «не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем» (Ин. 3: 36); предающиеся «ереси… Царствия Божия не наследуют» (Гал. 5: 20–21). Этими истинами руководствуется подлинный миссионер. Он понимает, что принятие или непринятие Православия – это вопрос жизни и смерти, более того – вечной жизни и вечной смерти.
Поэтому, например, знаменитый алтайский миссионер преподобный Макарий (Глухарев) начинал свое сочинение о миссии словами: «Христианская вера… есть единственный, Богом открытый для человеков путь к истинному блаженству… нет спасения вне распятого Иисуса Христа; и без веры во имя Его, как Бога истинного, явившегося во плоти, никто не может очиститься от греха, просветиться и войти в Царство Небесное»[2]. Так же считал и святой Николай Японский: «Мы твердо уверены… в том, что кроме Христа нет другой двери в Царство Небесное»[3].
Но если мы не считаем, что только Православие спасительно, то тогда вопрос о принятии или непринятии его перестает быть вопросом, решающим вечную участь человека, и тогда вся миссия низводится до агитации «наш клуб лучше вашего». И что удивительного, если «миссионер» архимандрит Андроник (Елпидинский) пренебрег такой агитацией ради придуманной им великой цели? Если все, кто хочет этого, спасутся своими добрыми делами, то, действительно, зачем им что-то проповедовать? Зачем ради каких-то 300 индийцев бросать великое «дело в Траванкоре»?
В соответствии со своими экуменическими установками отец Андроник причащал маланкарцев и, более того, самочинно дал маланкарскому митрополиту Дионисию «удостоверение, что наши православные могут обращаться к нему для исполнения треб», и в свою очередь получил от него удостоверение о возможности совершения треб для маланкарцев (С. 302). В другой раз он с удовольствием описывает, как на острове Цейлон (современная Шри-Ланка) однажды зашел в англиканскую церковь. Оказалось, что прихожане собрались на службу, а их священник не приехал. «Церковный совет обратился ко мне с просьбой совершить службу… я сговорился… что буду служить нашу вечерню и что между моим пением “Господи, воззвах”, “Свете тихий” и ектений будут петь они. Встав на середину алтаря… я спокойно провел службу, и богомольцы остались очень довольны» (С. 194).
Как и подобает экуменисту, отец Андроник считал, что маланкарцы по вере совершенно православные и что мы с ними духовно уже в одной Церкви Христовой, просто разделены административно. И как раз это заблуждение сделало бесплодными его титанические усилия по «соединению Церквей». Он действительно многое делал. Он лично знал большинство архиереев и даже католикоса Маланкарской Церкви, с которым неоднократно беседовал о присоединении к Православной Церкви. При этом отмечал, что католикос «строго блюдет особенности своей Церкви, и на этой почве у нас с ним были постоянные разногласия» (С. 243). Как в этом, так и в других случаях, сталкиваясь с маланкарскими «особенностями», отец Андроник настаивать на своем «считал бесполезным и просто старался внушить им, что мы – православные и спорами о формулировке ничему не поможем. Создавая атмосферу христианского братства с ними, я верил, что это – самое нужное, что это братство уничтожит всякие мелкие разногласия» (С. 296).
Как показала история, совсем не уничтожило. Что же это за «мелкие разногласия»? Не только отец Андроник, но многие и сейчас убеждены, что будто бы индийская Маланкарская Церковь, как и другие восточные, в действительности совсем не следует монофизитской ереси и по вере такая же, как наша. Приведем свидетельства из разбираемой нами книги.
Отец Андроник пишет, что маланкарцы «ненавидят греков», почитают как святых Севира Антиохийского, Диоскора, Иакова Бараддая и при этом «враждебны к святому Льву Великому» (С. 297). Также и «к Халкидонскому Собору у них определенно враждебное отношение» (С. 179). В изложении веры, которое маланкарские епископы представили православным в 1954 году, говорится, что «после этого таинственного соединения не может быть никакого разделения… на две природы. Христос – одно Лицо, и Его природа – одна. В Нем – одна воля и одна сила» (С. 300).
Человеку, знакомому с церковной историей и догматикой, нетрудно увидеть, что это как раз то самое монофизитство (а заодно и монофелитство, и моноэнергизм), с которым боролись святые отцы и которое осуждено на Вселенских Соборах. К сожалению, маланкарские христиане до сих пор привержены ему. Мне довелось убедиться в этом лично, когда в 2011 году при посещении маланкарского храма в Гоа я услышал от местного прихожанина, что во Христе одна природа и что мы, православные, напрасно последовали Халкидонскому Собору, который-де ошибся.
К большому сожалению, из-за своих экуменических и модернистских взглядов отец Андроник ничего не сделал для того, чтобы развеять хотя бы некоторые из заблуждений маланкарцев, при том что он, повторюсь, имел столь широкую известность и пользовался таким уважением, что его помнят в Индии до сих пор.
Относительно непризнания маланкарцами IV Вселенского Собора отец Андроник говорил, что, «в сущности, этот вопрос, хотя и необходимый, – придаточный. А главное – наше общее сознание принадлежности к Православию, к единой Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Это сознание у нас было и раньше» (С. 179).
Он не мог понять, что как раз такие ложные установки и делают бесплодными его многолетние самоотверженные усилия. Мысленно поставив себя на место маланкарцев, с которыми беседовал отец Андроник, я не нахожу ни одной причины, которая могла бы подвигнуть их горячо желать соединения с Православием: ведь если мы уже, как ты говоришь, имеем одну веру, если мы уже находимся в одной Церкви, если мы уже спасаемся, если ты уже молишься с нами и даже причащаешь нас – то зачем нам еще делать что-то, чтобы присоединиться к Православию? Зачем? Это тогда просто мелкий административный вопрос, который к числу жизненно важных никак не отнесешь.
Мне вспоминается здесь пример знакомых мне монахов из Греческой Церкви, которые трудились в Мексике и за короткое время обратили в Православие 200 местных католиков. Секрет простой: всегда принимая людей с любовью, всегда помогая нуждающимся, они были строги и непреклонны в вопросе совместных молитв и таинств. Я сам видел мексиканца, ставшего православным монахом, и слышал историю его обращения. Сдружившись с отцами из монастыря, он как-то вечером изъявил желание завтра причаститься у них. Они ответили, что это невозможно, поскольку он – вне Церкви. Юноша возмутился и наговорил резких слов. Затем вышел и всю ночь ходил не смыкая глаз и думал. Утром он пришел и сказал, что просит присоединить его к Православной Церкви. При всем этом в ближайшем городе был православный приход другой юрисдикции, где католиков спокойно допускали до причастия, и за все годы существования там ни один человек не обратился в Православие, хотя много мексиканцев ходит туда. А зачем обращаться, если тебе уже дают Чашу?
То же самое и в Индии. Тема присоединения к Православию – не в вероучительной, а именно в административной плоскости – представляла некоторый интерес лишь для католикоса и его окружения. Они изъявляли желание присоединиться к Православию, но вот по какой причине. В то время Маланкарская Церковь была разделена на две партии. Одна часть архиереев сохранила верность Сиро-Яковитскому патриарху, а другая в 1912 году объявила об автокефалии и избрала своего католикоса. Эта автокефалия не была признана Яковитским патриархом, и католикос со своим окружением чувствовал себя неуютно под критикой епископов первой партии, которые называли их раскольниками и отщепенцами, указывая, что они лишились общения с Сирией. Это был не просто вопрос отвлеченной критики – обе партии активно переманивали паству друг у друга. В этой связи как контраргумент и некая легализация партии католикоса рассматривался вариант с присоединением к Православной Церкви. Это был исключительно политический вопрос, ничего в своей вере и церковной практике менять они при этом не собирались.
Отец Андроник полагал, что его цель «соединения Церквей» оказалась недостигнута из-за того, что со стороны Православия будто бы не было достаточно внимания к желаниям маланкарцев. Это не так. Он сам описывает, что Индию в разное время в 1930–1940-е годы официально посетили в целях переговоров с католикосом епископ Хайларский Димитрий (Вознесенский), архиепископ Камчатский Нестор (Анисимов), священноисповедник Досифей (Васич), митрополит Загребский; добавим также, что во время поездки католикоса и маланкарских епископов в Европу их пригласили посетить Сербию и приняли там на высшем уровне, в частности с ними встречался и святитель Николай (Велимирович).
Так что внимание к ним было, причем на очень высоком уровне, и были неоднократные переговоры, но результат оказался нулевой. Причина – в самих маланкарцах. Отец Андроник пишет, что в 1938 году со стороны католикоса «архиепископу Нестору было заявлено, что они хотят единения, но что пока нужно обождать с этим делом» (С. 305). Пишет, что ему самому также дали понять, что «еще не время» для соединения.
Вообще удивляет некоторая легкомысленность в представлениях отца Андроника о том, как нужно подготовить «соединение Церквей». Описывая, что основную паству Сирийского Яковитского патриарха составляют именно живущие в Индии маланкарцы, и отмечая, что даже на партию католикоса патриарх имел определенное влияние, отец Андроник совсем не задумывался о том, какие меры мог бы предпринять Яковитский патриарх, чтобы побороться за столь значительную часть своей паствы. А ведь он вряд ли сидел бы сложа руки, если дело дошло бы до серьезных движений в сторону Православия. В своих фантазиях отец Андроник почему-то решил, что именно «русская и другие славянские Церкви… осуществили бы духовное и формальное единение» с Маланкарской Церковью (С. 168), хотя его правящий архиерей митрополит Евлогий вполне резонно замечал, что в то время – в 1930–1940-е годы – Русская Православная Церковь была совсем не в том положении, чтобы заниматься великими делами в Индии.
Маланкарская Церковь имела отношение к монофизитскому Антиохийскому патриарху, неужели же дело ее обращения не касалось и православного Антиохийского патриарха? Но отец Андроник даже не пытался проконсультироваться с православными из Антиохийской Церкви. В то время в Индии действовал приход Константинопольского Патриархата в Калькутте, на котором служил греческий священник. Но отец Андроник даже не озаботился встретиться с этим священником и обсудить свои великие планы по присоединению маланкарцев к Православию.
Эти планы были обречены на провал, даже если бы дело продвинулось дальше. Поскольку если присоединение к Православию – это не вопрос веры, истины, спасения, а лишь вопрос политической конъюнктуры, то оно будет непрочно и при изменении конъюнктуры закончится выходом из Церкви. Такие примеры мы уже знаем в ХХ веке и во Франции, и в Чехии, и в Бразилии, где определенные церковные организации переходили в Православие, а спустя какое-то время отпадали от него.
В 1949 году отец Андроник покинул Индию. После себя он не оставил ни прихода, ни общины, ни даже одного человека, обращенного в Православие. Через 30 лет в Индию приедет греческий священник-миссионер и, занявшись настоящей миссией, крестит 5000 язычников в Бенгалии, создаст общины, подготовит священников-бенгальцев, которые служат там до сих пор.
Пример отца Андроника – это важный урок, который показывает, насколько опасно повреждение в вере. Оно не ограничивается только умом человека, но влияет на всю его деятельность, так что даже предпринятое благое дело оказывается совершенно бесплодным, несмотря на то, что в плане методов все сделано правильно. Диакон Георгий Максимов
[1] Андроник (Елпидинский), архимандрит. Восемнадцать лет в Индии. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2012. С. 21. Далее все цитаты приводятся по этому изданию.
[2] Макарий Алтайский, преподобный. Мысли // Свет Христов просвещает всех! Новосибирск, 2000. С. 164.
[3] Николай Японский, святитель. Дневники. СПб., 2007. С. 357.