Ортокопипастер
Почему отец Владимир Вигилянский ушел из пресс-службы Патриарха? Кого в Росии больше — священников или композиторов? Почему к монаху не стоит обращаться по имени-отчеству? Ответы на эти и другие вопросы дал студентам факультета журналистики МГУ новый настоятель Татианинского храма.
Встреча протоиерея Владимира Вигилянского с представителями журфака МГУ прошла в рамках заседания клуба «ПолитСТУДЕНТ». Новый настоятель Татианинского храма рассказал о себе и ответил на каверзные вопросы будущих журналистов.
«Я готов отвечать на любые провокационные вопросы, потому что считаю, что провокационных вопросов не бывает, а есть провокационные утверждения и ответы» — так начал встречу о. Владимир, и в конце встречи вопросы действительно были заданы.
читать дальшеОт «Огонька» до «The New York Times»
— Меня зовут Владимир Николаевич Вигилянский. Родился я в 1951 году. Поскольку мой отец был сиделец, он скитался по стране после лагерей. Последнее место жительство наше было на Украине, на ДнепроГЭС. В 1956 году после реабилитации моего отца мы переехали в Москву. После школы я год учился в педагогическом, затем в середине 70-х годов окончил Литинститут. Поскольку я был единственный не комсомолец в идеологическом литературном вузе, после Лита меня долго не принимали на работу.
К тому времени у меня уже была молодая семья и появились дети, все было не так просто. В итоге я оказался в Институте искусствознания, который в советские времена был оазисом для интеллигенции. Там я трудился больше 10 лет в Отделе «Художественных проблем средств массовых коммуникации»- телевидения, радио, граммзаписи. Надо сказать, что для 70-х годов это было довольно новаторское направление.
В 1988 году я перешел в журнал «Огонек» — в отдел литературы. Главным редактором этого журнала тогда был Коротич. В 1991 году, когда я уходил из «Огонька», его тираж был 5 миллионов. Ушел я в «Московские Новости». В 1991 году при них выпускалась газета «The New York Times» на русском языке. Так я стал редактором «The New York Times» в России. Последней светской работой в моей трудовой книжке была должность редактора воскресного приложения «Московских Новостей».
Сам священства не ищи, а предложат — не отказывайся
Потом я стал священнослужителем. Верующим я стал еще в советские времена, у меня было много верующих друзей, не только в околодиссидентских кругах, но и среди священников. Особенно я любил и до сих пор люблю монахов. Я монахолюбив, и считаю что монахи — самые светлые, радостные и веселые люди нашего общества. Если у вас имеются сомнения по этому поводу, почитайте книгу архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые» и «Небесный огонь» моей супруги Олеси Николаевой.
Священником я сразу был направлен в храм мученицы Татианы при МГУ. Я думаю, что это промыслительно. С этим факультетом связана жизнь моей старшей сестры, она здесь училась и преподавала около 40 лет. Когда я учился в школе, и меня некуда было девать, сестра приводила меня сюда, на журфак, как родители таскают детей на работу.
Когда через много лет я встретился с Ясеном Николаевичем Засурским, он меня по старой памяти называл Вовочкой, потому что помнил меня еще школьником. И то, что я, став священником, оказался именно в храме МГУ рядом с факультетом журналистики, кажется мне неслучайным.
Священники и монахи, которые меня окружали, советовали мне оставить журналистику и стать священником. Я поехал за советом к одному старцу, который сказал: «Сам священства не ищи, но если предложат, не отказывайся».
В конце 1994 года мой друг, епископ, мне говорит: «Мы открываем в Москве подворье нашей епархии. Нам нужен тут свой священник. Рукополагайся!» Он познакомил меня с белорусским митрополитом и тот сказал: «Годится!» Таким образом, священником я стал не по своей воле, а именно так, как мне сказал когда-то старец. Мне предложили, а я — не отказался. Но поразительная вещь — я уже 18 лет священник, а белорусского подворья в Москве так и нет. Как будто вся эта история была нужна для того, чтобы я стал священником.
Изгнание бесов с журфака
Я в Татианинском храме с октября 1995 года. В первый же день моего служения пришел руководитель теле-радиостудии на журфаке МГУ и попросил освятить помещение. У одной сотрудницы сын покончил с собой, у другой украли деньги из сумочки и вообще что-то нехорошее творится. И он пришел ко мне, как к магу, чтобы я произвел некие ритуальные действия. Многие люди за освящением видят магические вещи, и задача священника объяснить, что мистика и магия — не одно и то же.
Решено было прийти на журфак вечером, когда студентов нет. Для меня это было первое священническое действие. Надо сказать, что у меня в то время отношение не к таинствам (которых всего семь), а к побочным молитвословиям было, мягко говоря, ослаблено. Но я пришел со святой водой и специальным требником, по которому нужно было совершить освящение. Прочитал нужные молитвы, дальше нужно было идти по помещениям и окроплять их. При этом читается довольно страшная молитва: «Окроплением воды сия священныя в бегство да претвориться вся лукавыя и бесовское действо». Для верующего человека это — не пустые слова и даже не метафора.
Я велел открыть все двери, но для того, чтобы попасть на склад, пришлось идти за ключом. И вот отпирают амбарный замок. Времени для того, чтобы заходить в каждый класс нет, и я кроплю склад, стоя в коридоре. Беру кропило, набираю воду. Там стояли железные стеллажи, и на них — бобины с пленками, какое-то старое оборудование. Я произношу молитву, и как только вода достигла железных стеллажей, один из них пошатнулся и они посыпались друг за другом, как костяшки домино. Просто от капель воды!
Этому происшествию есть свидетели, например, журналист «3 канала» Александр Егорцев, который держал кандию с водой. Раздался страшный грохот, обрушились тонны железа. Снизу прибежала охрана, потому что это было похоже на взрыв. Вот так мне, молодому священнику, Господь показал силу молитвы, силу каждого действа священника, силу борьбы не с метафорическими, а реальными бесами, которые существуют везде и всюду, в том числе и на факультете журналистики.
Журналистика — это мое
Мои журналистские навыки оказались нужны и Церкви. Сначала я вел курсы теории журналистики при издательском совете, потом стал организатором факультета журналистики при православном университете и пять лет был деканом этого факультета.
Для того, чтобы что-то выучить, надо это преподавать. За время преподавания я изучил теорию. Журналистика — это мое дело, я туда не со стороны пришел. Я был главным редактором журнала, еженедельника, издательства, сотрудничал с радиостанциями и газетами, уже будучи священнослужителем. Как сотрудник японской корпорации начинает в ней уборщиком, так и я прошел в журналистике через все. Поэтому те горькие вещи, о которых я буду говорить, я знаю изнутри.
Потом меня позвали руководителем пресс-службы. Этот вид журналистики был для меня не очень органичен. Если все остальное, например работа в газете, и на радио и в журнале мне было интересно, то пресс-служба это — не мое. Самое поразительное, что именно в пресс-службе я проработал дольше всего, почти восемь лет. Видит Господь, я всячески пытался увильнуть, передать это дело другим людям. Но это тоже был определенный опыт.
Самым ужасным в этой работе было то, что я был настолько официальное лицо, что я практически прекратил писать. Я не мог себе позволить иметь собственное мнение, имея статус руководителя пресс-службы. Моя работа была исключительно технической и организационной. Сейчас я с благодарностью вспоминаю это время. Слава Богу, у меня появился достойный преемник.
Цензура и советская власть — бессмертны
Меня всегда интересовала журналистика как механизм манипулирования сознанием. Я видел, что эту функцию журналистики использовала как советская, так и либеральная власть. Люди, стоящие у власти, очень любят манипулировать. Журналистика — это та профессия, которая легко поддается управлению власти для того, чтобы манипулировать обществом. Меня этот вопрос всегда интересовал.
Историей цензуры я начал заниматься еще при советской власти. В Америке я читал лекции по истории русской и советской цензуры. Цензура бессмертна, как бессмертна советская власть. Избавиться от них наше общество не может ни в какой период.
В последние сто лет в нашем обществе все построено на лжи, поэтому и цензура, и советская власть просто меняли личины. Называться это может как угодно, но «Московский комсомолец» и «Комсомольская правда» существуют не просто как мифологема и знак, а как самое настоящее сердце нынешней жизни.
Это как бы «Комсомольская правда», и как бы «Московский комсомолец», и вообще многое в нашей жизни сейчас «как бы». И журналистика с огромным интересом и любовью относится к этой лжи и этому «как бы». Она умеет распространять ложь манипулировать человеческим сознанием.
Мне страшно, когда я вижу, насколько лжива современная журналистика. Раньше мы говорили это про журналистику советской власти, про то, как в ней говорили одно, думали другое, делали третье. Талантливые журналисты, работавшие в советских изданиях, уговаривали себя, что несмотря на ложь вокруг они-то хорошие, честные, просто пытаются правду провести сквозь рогатки, так же приходится уговаривать себя и нынешним журналистам.
Ничего не изменилось! И самообман, и самооправдание, и ложь, которой проникнута наша журналистика. Мне больно все это сознавать. Ведь я из этой среды вышел, в ней я возрос, она для меня не чужда. Но это осознание до сих пор не является общим местом. Я уверен, что среди вас находятся люди, которые сейчас слушают меня с возмущением.
Весеннее антихристианское обострение
Книг я не пишу, в своей жизни я написал всего три брошюры. Все они посвящены лжи, которой занимаются СМИ. Последняя из этих книг, я ее принес, называется «Весеннее антихристианское обострение: что это было». Весь ее тираж, 10 000 экземпляров уже разошелся, сейчас выходит второй.
Я вынужден с великим сожалением напоминать своим собратьям журналистам о тех методах пропаганды, которые с успехом используются с советских времен до наших дней. Например, о той неприличной травле, которой удостоились с помощью журналистики некоторые люди. Вышло более 1000 статей обличающих Чулпан Хаматову. Что это, как не травля, которой занималась либеральная журналистика? Что это за либерализм, насквозь проникнутый тоталитарным мышлением, который не гнушается ни ложью, ни клеветой?
Я не делю негодяев на партии, те кто занимались фальсификацией на выборах в думу в декабре прошлого года, для меня ничуть не лучше тех, кто глядя с трибун Болотной площади на 30 000 человек говорил: «Нас 100–150 тысяч». Чума на оба ваши дома! Для меня нет никакого преимущества моих единомышленников, если эти люди лгут, или занимаются травлей и клеветой.
История с часами
В моей книге идет речь о той клевете и пропаганде, которая обрушилась на Русскую Православную Церковь зимой и весной этого года. Здесь я постарался написать обо всем, в том числе и промахах пресс-службы. Рассказал и довольно позорную историю о том, как 20-летняя сотрудница в три часа ночи (это известно, поскольку известно время изменений) взяла и стерла часы с руки Патриарха, ни у кого не спросив. Она решила это скрыть от всех, в том числе и от своего начальства, от меня, то есть.
За эту самодеятельность она поплатилась своим местом в пресс-службе. Мне ее жалко. Девушка поступила, как неразумное дитя, которое пытается любыми способами защитить своего родителя и готово ради этого пойти на самые дурацкие и необдуманные поступки. Понятное дело, никто ее не просил в три часа ночи заниматься таким творчеством в фотошопе. Эта история, и история обнародования этого позорного факта рассказана в книге довольно подробно.
Как Вас называть?
«Я готов отвечать на любые провокационные вопросы, потому что считаю, что провокационных вопросов не бывает, а есть провокационные утверждения и ответы» — так начал встречу о. Владимир, и в конце встречи вопросы действительно были заданы
— Готовясь к встрече, мы столкнулись с проблемой. Церковный протокол требует обращения Ваше высокопреподобие, но это кажется нам не совсем удобным и современным. Протодиакон Андрей Кураев считает, что обращаться к священнику по имени-отчеству — дурной тон, из-за воспоминаний, связных с НКВД. Как же к Вам обращаться?
— Называйте, как хотите. Я от своего имени не отказывался. Вот если бы я был монахом, обращение по имени-отчеству мне было бы неприятно. Для монаха перемена имени имеет важное значение. Когда председатель совета по делам религии, генерал Карпов говорил Патриарху Пимену «Сергей Михайлович», это звучало странно, кроме того, обращение «по паспортным данным» было унизительно.
Ну, а я — не монах, как меня назвали, так и зовут. Владимиром меня назвали по просьбе старшей сестры в честь Ленина. Я сестре за это очень благодарен, мое имя мне нравится, крестили меня в честь князя Владимира.
Священник — редкая профессия
— Летом этого года вы перестали работать в пресс-службе Патриарха. Почему это произошло
На самом деле это совершенно неинтересно. Чтобы было поинтереснее, придется немного обобщить. У нас, в Церкви — кадровый голод. Как вы думаете, сколько в Российской Федерации священников? Я уверен, что если я вас об этом спрошу, вы будете называть цифры в 100, в крайнем случае, в 10 раз больше, больше чем есть на самом деле.
При том, что населенных пунктов в России, кроме деревень и сел — больше 70 тысяч, священников у нас — 16 с половиной тысяч человек. У нас членов союза композиторов столько же, сколько священников! Я в шутку говорю, что одноглазых вагоновожатых у нас больше, чем священников. Действительно, священнослужители — довольно яркие, заметные в обществе люди, на них обращают внимание.
На самом деле священник — это очень редкая профессия. Советская власть прошлась по Церкви очень сильно, и Церковь до сих пор не востановилась. Недавно меня спросили: «Как вы относитесь к тому, чтобы в каждом округе была открыта мечеть?» Я сказал, что положительно отношусь к тому, чтобы удовлетворялись религиозные потребности людей.
Но нужно учесть вот то, что до революции в Москве было две мечети. Сейчас их — шесть. А храмов до революции в Москве было около 2000, сейчас их — 600. Мы восстановили только треть, а город увеличился в 10 раз, и по количеству населения, и по территории. Мечети подождут, у них план восстановления уже на 300% выполнен.
Между тем, количество москвичей, считающих себя православными, на протяжении в последних 20 лет не меняется, их было и остается не меньше 70%. Священников очень мало, вот и получается, что у каждого священника по десять работ. И когда меня назначили настоятелем строящегося храма, я в марте написал прошение об увольнении из пресс-службы, и в июне Патриарх подписал мне вольную.
Мечети и храмы
— Следующая тема – это мечети, вот вы сделали такое заявление, что мечети строить можно, но «лишь в местах проживания коренных москвичей-мусульман», это дословная цитата, скажите, пожалуйста, где эти места? Большая Татарская?
— Я не знаю. Я не работал в мэрии.
Одна учительница, работающая в школе на окраине, мне рассказывала, что у нее половина класса детей с Северного Кавказа.Значит есть какие-то места проживания мусульман.
В центре я таких мест не вижу, наверное, где-то на окраине. Я не специалист.
В Москве официально зарегистрировано, по последним данным, по-моему, 12,5 миллионов человек. Говорят, что людей, живущих в Москве ровно в два раза больше. Но даже по зарегистрированным миллионам человек уже можно судить, где мусульмане проживают.
Количество людей, считающих себя православными в Москве, на протяжении последних 20 лет почти не меняется. 70%, как минимум. Коренные москвичи, они есть везде и всюду.
Православные атеисты и штаны Мандельштама
— По поводу 70% православных. У меня есть очень много друзей-религиоведов
— Достойная профессия.
— Они занимались таким проектом, как «Народная Библия», ходили «в народ» и просили их рассказать, что же написано в Библии. Там много забавных вещей было, еще забавнее читать результаты переписи. Например, у нас есть такая религия, как православные атеисты, в смысле, что вообще-то я православный, но в Бога не верю.
Вот то же самое, в принципе, сейчас происходит и с мусульманами, когда татары, башкиры, у которых «историческая» религия – мусульманство, решили обратиться к своим корням, но обратиться как к строчке в анкете.
Соответственно, сейчас есть первая проблема в Москве, это строительство мечетей. Например, в Митино люди не хотят, чтобы их строили. В свою очередь, и строительство православных храмов в Москве тоже встречает сильное сопротивление. Например сейчас на Войковской пытаются всунуть между двумя бетонными многоэтажками огромный храм.
Да и возвращение Татьянинского храма тоже было не совсем плавным.
— Вы видите какие-то параллели между строительством мечетей и строительством храмов в Москве?
— Я вам не скажу за всю Одессу, она велика. Я за мусульман не очень-то готов вам отвечать, спрашивайте мусульман. Но за православных могу ответить. Атеистическая советская власть прошлась по Церкви, как кровавый каток. 70 лет людей преследовали и убивали за убеждения. Такой власти еще не знала история. Она прошлась по душам и сердцам людей, по их уму и образованию.
То, что сейчас есть люди, которые говорят глупости говорят про Библию, атеистам ужасно смешно. Вообще, верующие люди – жутко смешные люди для атеистов. Атеисты же – самые большие умницы в нашей жизни. Так вот то, что люди не сориентированы относительно образования, невежественны в отношении церковных книг, веры, это, согласитесь, ну отчасти же, вина и атеистов, и той советской власти, которая была здесь. При ней вытравлялось абсолютно все, любая противная советской коммунистической идеология, любая другая идеология.
Был такой писатель Павленко, дважды лауреат сталинской премии. Когда на Лубянке допрашивали Мандельштама, он сидел в шкафу. И ему было очень смешно, когда от резких движений с поэта падали брюки, из которых охрана вытащила ремень. Вот нынешний смех атеистов над верующими — примерно из того же разряда.
За что расстреляли декабристов
– Вы считаете, что советская власть была первой, которая убивала за идею? Вы забыли, что декабристов, по-моему, расстреляли за идеи, а уж сколько сгорело старообрядцев за идею…
– Ну, во-первых, декабристов не расстреляли, прямо скажем. Они готовили вооруженное восстание, они убили графа Милорадовича. Конечно, можно как угодно оправдывать людей, которые били кусками асфальта лицо шестого мая на Болотной площади. Я, например это видел.
Можно, конечно, оправдывать этих людей и говорить, что их сажают и судят за убеждения. Но тогда не нужно куски асфальта держать в руках, и бить по лицу омоновцев. Понимаете? То же самое и с декабристами. Да, конечно, любое государство защищается, когда есть попытки сместить существующую власть, а декабристы были военными. И к ним, всего к 5 из них, кстати, была применена смертная казнь.
Конечно, я вообще-то против того, чтобы сажали за убеждения. Любые, даже самые отвратительные убеждения. Даже за убеждения господина Никонова. Кстати атеиста, вашего духовного отца, о том, что надо избавляться от больных и престарелых людей, потому что они мешают поступательному развитию общества.
Даже за подобного рода человеконенавистнические идеи, конечно, нельзя ни сажать, не преследовать. Нужно с ними дискутировать.
Либерализм — подростковая идеология
–Я заметил, что вы в своих высказываниях, в своих книгах очень часто выступаете против либерализма.
– Да, я сам либерал, к сожалению. Поэтому я и выступаю против либерализма, вслед Тютчеву, вслед Вяземскому, вслед очень многим умным людям. В том числе, например, Герцену и Печерину, которые ненавидели Россию, уехали, эмигрировали, но в конце жизни изменили свои взгляды.
Либерализм очень разный. Он бывает разным, и в разные эпохи.
Как когда-то говорил Константин Леонтьев, во времена обскурантизма нужно быть либералом, а во времена либерализма – консерватором. Разные эпохи выдвигают разных людей. Я говорю о либерализме с сердечной болью.
Я сам – либерал, сам из интеллигентской среды, поэтому всякие едкие слова относительно либералов и интеллигенции имею право высказывать. Вот если бы я был из какого-нибудь другого сословия, я бы воздержался, а в данном случае, мне кажется, что я могу говорить об этом.
– Вот цитата одного из ваших текстов: «…кроме того, либерализм определяется, как философское, экономическое, правовое, общественное направление, цель и сущность идеологии в том, чтобы подчинить себе без остатка человека, в том, чтобы человек стал исполнителем и слугой идеологии», «…низложение христианского авторитета — главная задача европейских революций».
Почему Вы постоянно нападаете на либерализм, но ни разу даже не упрекнете консерватизм?
– Вы опять-таки выдернули две цитаты, а текст между ними – выкинули. Я еще раз говорю, что нельзя судить о либерализме вообще.
В разное время, в разных странах, в разной политической ситуации либерализм играл совершенно разные роли. И в нынешней ситуации в одной стране либерализм имеет одну функцию, в другой — другую, в нашей — самую гнусную, самую чудовищную функцию выполняют либералы. К великому сожалению!
А то, что целью всех европейских революций была война с Церковью — это, конечно, так. Вы мне обратного не докажете. Марксисты говорят, что цель революции — экономическое изменение структуры общества, а я говорю, что никакая экономика не изменится. Так думали и марксисты, но, к сожалению, никакая экономика не изменится, пока не изменится то, что есть в душе и в голове. Поэтому во Франции, да и в Англии, и в России первым делом уничтожалась, конечно, вера людей — именно это было тем стержнем, который хранил единство нации. И в той, и в другой, и в третьей стране. Революции были подготовлены исключительно тем мировоззренческим расшатыванием, которое происходило у нас в России.
Это было серьезно. Вы поймете это, если вы начнете изучать историю знаменитого сборника «Вехи», который вышел в 1909 году и предвещал грядущие страшные изменения в судьбе России в XX веке. Этот сборник был исключительно антилиберальным. Так вот, один только Милюков объездил всю Россию для того, чтобы читать лекции против «веховцев». За один год было получено 560 отрицательных рецензий на «Вехи». Среди авторов сборника был Бердяев, Булгаков, Франк, Вышеславцев, цвет философской мысли, так называемый «философский корабль», который отправил Ленин за границу.
Нынешний либерализм уничтожает смыслы, идеи. Нынешний либерализм является идеологией подростков.
Следующая моя статья, которую я пишу, называется «Синдром подростка». Для того, чтобы понять что такое «подростковый синдром» могу вам сказать, что 40% подростков стоят на грани опасности получения шизофрении и если этому не противодействовать, то мы будем иметь шизофреническое общество… Что такое подросток по своей идеологии? Никаких идеалов, никаких авторитетов — «я сам». Это «я» – мерило и закон всего, что делается. Так как я хочу, должен быть устроен мир!».
«Записки из подполья» Достоевского: «Или миру перевернуться, или мне чаю не пить!», — лучше миру перевернуться, но чтобы я чай пил. Это идеология подростка. Нынешнее общество, которое несет знание либерализма, это подростковая психология хама, для которого вообще не существует никаких законов, никаких ценностей. «Я» — самая главная ценность, «я» — закон для этой жизни!». Именно эту черту либерализма лично я считаю чудовищной язвой и той ржавчиной, которая когда-нибудь все наше общество настолько испортит, что оно вообще ни какому восстановлению не будет пригодно.
В этом виноваты очень многие. Конечно, виновата ложь, проникшая во все властные структуры. Коррупция, которая есть в жизни нашего чиновничества. Но самое ужасное, что и оппозиция ничего не может предложить кроме этой подростковой психологии хама, который может посмеяться над своим отцом. Условно говоря, Ксении Собчак, «Дома-2», которая пытается рулить всем нашим обществом и культурой.
Наша интеллигенция (я сам из этой среды) когда-то предала Церковь, сейчас она предает образование. Это то, хранителем чего являлась интеллигенция даже при советской власти. Воспитание личности в нашем обществе отстало от каких-либо традиционных ценностей.
Они до того довели наше общество и культуру, что любое высказывание равноправно другому высказыванию. Когда фаллос, поднятый мостом — это одинаково с Рафаэлем и Рублевым. Когда фотография целующиеся милиционеров являются равносильной, Кустодиеву, например, или Ван Гогу. Когда эти явления ставятся на одну плоскость. Когда так называемое «хулиганство», которое было совершено в храме, оказывается явлением культуры, культурным актом, так же как балет «Лебединое озеро».
В этом пост-модернистском смешение всего и вся, когда перевернуто небо с землей, когда иерархия ценностей отсутствует, виновата интеллигенция. В этом виноваты все мы. И я виноват в этом, что мы не отстояли то, что дано было этому сословию. Выяснилось, что – интеллигенция, как писал когда-то Федотов: «Идейна и беспочвенна», – выяснилось, что идейность является самым главным для нее направлением. Оказывается, что врать идейному, близкому по идеям человеку – можно. В нашей песочнице и врать и воровать можно. Другим – нельзя, а нашим – можно. Когда у меня какие-то претензии есть к интеллигенции и к либералам, это только по тому, что на них возлагались очень большие надежды, и у них были свои функции, которые они обязаны были выполнять в этой жизни, а они их не только не выполняли, но и предали!
Авторитет Церкви и лакейская психологи
— Считаете ли вы, что авторитеты должны быть, но их надо зарабатывать? Что не может быть авторитета просто автоматом. Например, есть авторитет Церкви и все. Должна ли Церковь зарабатывать этот общественный авторитет?
— Мне немножко трудно с вами говорить, потому что у нас разные представления о Церкви. Мы к Церкви относимся как к мистическому организму, как к телу Христову, поэтому мне как-то очень трудно сказать, что это и есть уже авторитет. Она самодостаточна. Церковь, как социальный институт, жутко греховна. Вы довольны?!
Жутко греховна, я пишу об этом постоянно, что прихожане Церкви — это есть кающиеся грешники. Святые ходят в консерваторию и сидят в коммунистической аудитории, раньше называвшейся богословской — это святые.
А у нас, в нашем дворе, грешники. Я искренне так считаю. Мы — союз грешников. Мы — те люди, которые хотят исправиться через благодать Божью, через смирение, для того, чтобы познать наши грехи. В этом смысле, Церковь, как социальный институт, жутко грешный.
—Хорошо, про смирение. Сейчас идет череда скандалов вокруг священнослужителей…
— Среди кого скандалы-то? Я не могу понять.
— Ну как? То в машину кто-то врежется, у Патриарха осадки из нано-пыли и прочие истории. Вы все это прокомментировали так: «Из нашего общества хотят сделать лакеев, чтобы мы в замочные скважины подслушивали, подглядывали, обсуждали как живут наши господа». А разве мы не можем, как общество, как-то спросить у патриарха, как он живет и почему он решил нам как-то указывать путь? Он явно претендует на роль видного общественного лидера, почему мы не можем посмотреть, как он живет?
— Давайте «мухи отдельно — котлеты отдельно»? стория со священником, который взял чужую машину, поехал и покарябал другие машины, должна быть любопытна вам, как журналисту. В день попадает в ДТП иногда, когда выпадает снежок или дождичек идет, до двухсот машин и трупов бывает, в среднем, несколько. И история, случившаяся с одним священником, когда кроме его машины было покорежено еще две…
Я, конечно, не подсчитывал количество теле- и радиоматериалов, газетных стей на эту тему, но знаю, что шла эта история два с половиной месяца. За это время на дорогах Москвы было убито по моим подсчетам, около пятисот человек и покорежено несколько десятков тысяч машин. Но именно история со священником особо интересовала определенных людей, которые ее раскручивали, хотя она вообще не стоит ломаного гроша! Ни одной царапины не было ни у одного человека. Что кроме как грубейшего наезда из этой истории можно вынести? Участвовать в этом честному журналисту, мне кажется, стыдно.. Во-первых, хватать вместе со всей стаей одного! А во-вторых, просто повторять за другими. В-третьих, не видеть направленности и тенденциозности, связанной с этим. Это, если вас это интересует, говорит о том, что вам нужно еще учиться и учиться!
Теперь относительно «лакеев».
Да, есть люди, которые хотят превратить наше общество в лакеев. Это именно лакейская мысль и идея — подсчитывать деньги в чужом кармане подглядывать, подслушивать, вскрывать письма, подслушивать телефонные разговоры. Когда это делает «Комсомольская правда», «Московский комсомолец» печатает чьи-то телефонные разговоры, они такие же низкие лакеи, как и те, которые обсуждают имущество другого человека. Чтобы не участвовать в этом, нужно иметь определенное достоинство, которое у нас абсолютно утерян.
У нас вообще многое утеряно за последние двадцать лет? Про эти годы говорят: «Наступила демократия. Мы распрощались с тоталитарной системой», – и так далее. Я тоже имею право говорить, потому что я тоже был в диссидентской среде. Меня допрашивали в органах госбезопасности, и не один раз. Я сам стардал от системы и имею право об этом говорить. Что сейчас произошло? Сейчас произошли намного страшнее события! Произошла утрата экспертного сообщества, уничтожены эксперты во всех областях. Не только в экономике, науке, но и в культуре! Эксперты в образовании, науке самых разных областей. Сейчас профессионалы не нужны!
Сейчас идет ставка на невежественных людей, которые ничего не знают и не хотят знать! Сейчас идет ставка на лакеев. Люди, имеющие достоинство, неудобны нашей жизни. Они неудобны не только для власти, но и для оппозиции. Отсутствие профессионалов и экспертного сообщества — это та страшная революция, которая произошла в последние годы. Мы вместе, верующие и неверующие, ругающие интеллигенцию и отстаивающие ее права, люди культуры должны стоять, не пускать на наш порог любого хама, того хама, приход которого предвещал еще Мережковский, «грядущего хама», который должен придти и все смести. То, что сейчас произошло.
Сейчас сметено абсолютно все то, на чем может держаться общество, у нас кризис абсолютно во всем. Вы мне не назовете ни одного направления, ни одной ниши, где нет кризиса. Что происходит в медицине, науке? Я недавно разговаривал с одним академиком, он говорит: «О чем вы говорите? Нобелевские премии получают люди за открытия, которые произошли 20-30 лет назад!», — это не только в нашей стране, но и в мире.
Страшный кризис во всем, что мы видим. Мы должны хоть это осознать, и объединится хотя бы в преддверии той страшной апокалиптической тучи, которая скоро нас настигнет и сметет окончательно. Вы по поверхности идете, а надо проговаривать какие-то глубинные вещи тоже… Сейчас еще нужно сказать, что происходит девальвация идеалов, девальвация смыслов, сейчас эти смыслы не нужны, не нужны люди, которые их генерируют, которые обсуждают их и каким-то образом их обновляют, сталкивают их друг с другом.
Что это за смыслы? Это особый разговор, это большая история. Но она неинтересна большинству, так же, как подростку не интересен Моцарт. Подростки друг от друга хотят друг от друга отличаться качеством пирсинга. Или ещё чем-нибудь в этом роде. Культура сейчас состоит из пазлов, которые нужно соединять. Личности, героя нету – вот, о чем нам нужно говорить.
Вот какие страшные события, которые произошли с нами, и еще более страшные грядут в будущем. Нам нужно хоть как-то объединяться в преддверии вот той пропасти, в которую нас толкают.
Патриарх – генератор идей. Почитайте его книги и статьи, не поленитесь. Это один из самых умнейших людей современной жизни, это человек, который как раз генерирует идеи. Имущество его двоюродных сестер мне абсолютно не интересно, он в этой квартире не жил ни одного дня. Ему эта квартира была нужна для того, чтобы иметь прописку в Москве, потому что советская власть держала, в том числе и архиереев, в унизительном состоянии, когда им, чтобы оставаться в Москве нужна была прописка и жилплощадь.
И вот есть эта квартира, в которой живут родственники Патриарха, родственников у него, между прочим, очень много. Эта квартира пострадала от чудовищной несправедливости.
Несмотря на то, что это произошло, произошло два с половиной года тому назад, квартира испохаблена. От людей, которые в этом виновны, мог пострадать каждый из вас. До сих в пор там не живет никто, ни один человек.
Если бы квартира, в которой прописан Патриарх была вверху, а родственники Шевченко жили внизу, и их квартира была заполнена пылью, вот тогда бы хоть какой-то был бы смысл это обсуждать.
Но в данном случае, родственники Патриарха – пострадавшая сторона.
И не видеть этого – это значит быть слепцом или идейно настроенным человеком.
Вы – журналист. Пойдите и узнайте! Вы знаете только одну сторону из прессы, из либеральной прессы, так скажем. Прочитайте мою брошюру, здесь об этом очень много сказано, там написана правда об этой истории и сказано о таких, как вы.
— Да. В Вашей книге есть фраза: «Такие передачи, как «НТВшники» или «Центральное телевидение» – как только речь заходит о Церкви – крайне тенденциозны. Давайте познакомимся, я – креативный продюсер программы «Центральное телевидение».
—Я Вам хочу сказать что, меня трижды записывало телевидение. Ко мне приезжали ко мне люди, которые меня снимали. И это было мошенническоое манипулирование, знаете, как наперсточники обманывают. Записываются 15-20 минут, а выдираются из контекста 5-10 секунд. Один раз я им выдал правду в глаза по телефону, они даже умудрились мои слова обкорнать с двух сторон. Ни начала, ни конца не дать, а дать только маленькую серединку.
Это называется – недостойная журналистика. Они подверстывает под свои идеи любого человека, когда им выгодно выстроить определенный смысловой ряд. Это недостойная журналистика, от которой нужно отказываться. Призываю вас, как собрата журналиста, сделать это.
О насилии
- Сейчас, люди в Церкви начали активно призывать к насилию, к физическому насилию. И тот же самый игумен Сергий (Рыбко), и о. Димитрий Смирнов. При этом эти люди являются немощными. Я пришел на встречу к Рыбко, буквально он висел на этой подставке для книг, он не может стоять. То есть люди, которые физически не способны на насилие, призывают к насилию. При этом я также встречался с отцом Сергием Акимовым, который служит в сельском приходе в Нелидово в Тверской области. Это – профессиональный боксер, это чемпион России. И когда я к нему пришел и сказал: «Вы готовы биться за православие?» – он ответил: «Нет, я не готов. Я считаю, что каждый должен прийти к вере не силой, а именно сам по себе». Люди, которые физически не способны к насилию, почему-то призывают к нему, а человек, который способен к насилию, от него отказывается. Как Вы прокомментируете это явление в Церкви?
— Не выдирайте из контекста того, что говорит отец Сергий (Рыбко). А контекст следующий: что делать, когда происходят надругательства над святынями? Каждый из нас, в том числе и я, готов сказать: «Если государство нас не может обезопасить от этого насилия, то что ж, не удивляйтесь, если появятся дружинники, которые будут охранять церкви».
Вот позавчера или два дня тому назад ваши, наверное, ваши единомышленники взяли и испохабили алтарь нашего храма своими вот этими штуками. Прямо в центре города. Если это будет продолжаться подобного рода надругательства над храмами – не удивляйтесь, что это насилие – будет. Потому что национальные и религиозные чувства – самые болезненные для людей. Для некоторых – нет. Вот я толстокожий, для меня – нет. А некоторых – это задевает очень сильно.
Спросите еврея – для них сильны оскорбления национальных чувств или нет? Спросите армян. Спросите каких-то людей. И вот то же самое с религией происходит. Вы понимаете, чтобы сделать больно человеку – ничего не стоит взять и оскорбить его веру. Я, например – толстокожий, уже прошел очень многое, через многое всё это дело, меня это не очень трогает. А есть люди тонкокожие, их очень легко вывести из себя. Особенно, когда нас государство не может оградить от хамства и от насилия.
Мы не удивляемся, когда против педофилов восстают родители и устраивают самосуд. То же самое может произойти против тех, кто спиливает кресты на кладбищах или оскверняет храмы. Вот попадется дубина мужику, когда он увидит, когда кто-то крест спиливает – треснет по голове. Потому что это – болезненная вещь, память о наших родственниках, о наших близких, о нашей войне. Жарить яичницу на костре Вечного огня, спиливать крест в память пострадавшим в НКВД и от голода в Киеве, осквернять храм – это страшные вещи для людей. Для тех, кто пишет матерные слова на алтаре храма, это очень страшные вещи. И поэтому, когда священник говорит, что если нас никто не защитит, мы защитим себя сами, то обвинить этого священник а в насилии может только бесчувственный и беспринципный человек.
– Я с Вами согласен, но Вы взяли не ту цитату. Потому что игумен Сергий призывал громить гей-клуб. А отец Димитрий Смирнов призывает громить абортарии. Ну это так, для справки.
– Абортарий – это, извините меня, это место для убийства. Поэтому если другие способы убеждения исчерпаны, то он, как человек горячий, высказывает такие вещи. Но я вас уверяю, что официальная Церковь, официальные представители Церкви, Святейший Патриарх, руководители синодальных отделов ничего такого не высказывают.
В церковных документах Вы ничего подобного не найдете. Все священники – из этого мира, мы все со всеми отрицательными и положительными сторонами, со всеми нашими эмоциями и слабостями. Христианский закон таков: будьте снисходительны к другим и требовательны к себе. Но, вообще-то, это закон и для порядочных людей. Поэтому давайте будем снисходительны к другим и требовательны к себе.
Аминь.
Спасибо за внимание.
Правмир
-
-
14.11.2012 в 23:15-
-
15.11.2012 в 00:39