В ближайшее дни в издательстве «Русский дом» выходит книга протоиерея Владимира Вигилянского «Что это было?», составленная из его почти ежедневных дневниковых записок в период беспрецедентной за последние годы информационной атаки на Церковь в предвыборные и послевыборные месяцы 2012 года. Одна из сквозных тем «Записок» – анализ пропагандистских методов тех, кто развязал эту информационную войну. Сайт «Православие.Ру» начинает серию публикаций из этой книги.14 января.«Легенда о Великом инквизиторе» из «Братьев Карамазовых» в сегодняшней ситуации в России читается несколько по-новому. Сам Ф.М. Достоевский, выступая перед студентами С.-Петербургского Университета в 1879 году, сказал: «Великий инквизитор есть, в сущности, сам атеист. Смысл тот, что если исказить Христову веру, соединив ее с целями мира сего, то разом утратится и весь смысл христианства, ум несомненно должен впасть в безверие, вместо великого Христова идеала созиждется лишь новая Вавилонская башня… Под видом
социальной любви к человечеству является уже не замаскированное презрение к нему».
Главная коллизия «Легенды» – в разном понимании свободы: свобода Христова – одна, свобода Великого инквизитора – другая.
В «поэме» философа-агностика Ивана Карамазова, этого, по признанию С.Н. Булгакова, чуть ли ни первого «образа русской интеллигенции», Великий инквизитор, обращаясь к Христу, провозглашает самую главную формулу нынешнего либерального сознания:
Ты нам не нужен,
Ты нам мешаешь.
читать дальшеНовая религия, с ее культом потребления и культом вседозволенности, предлагает:
«Говорю Тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть. С хлебом Тебе давалось бесспорное знамя: даешь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо Тебя – о, он даже бросит хлеб Твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть… Ты гордишься Своими избранниками, но у Тебя лишь избранники, а мы успокоим всех… У нас же все будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе Твоей, повсеместно. О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы будем или солжем? Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятения доводила их свобода Твоя…
Да, мы заставим их работать, но и в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя… Самые мучительные тайны их совести – все, все понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению нашему с радостью, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного…»
Вспоминается другой образ Ф.М. Достоевского – революционера Петра Верховенского из «Бесов»: «Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве».
Любопытно, что сами атеисты считают свое мировоззрение именно «религией». Более полугода назад на меня было подано около 250 заявлений в Следственный комитет с просьбой о привлечении меня за «клевету» и «разжигания религиозной розни». Организовала эту акцию никому не известная атеистическая контора, которая прицепилась к одному из моих телефонных комментариев на радиостанции «Коммерсант-ФМ». Мне позвонили оттуда, чтобы я высказался по поводу какой-то акции атеистов. Я сказал звонившему мне журналисту, что никаких комментариев по поводу действий организации, действующей по принципу – чем скандальнее и экзотичнее наши акции, тем быстрее нас запомнят, – я не буду. Потом, слово за слово, мы разговорились с журналистом, и я среди прочего сказал, что воинствующие атеисты виновны в том, что в СССР по религиозному признаку пострадали миллионы людей, что только священнослужителей было расстреляно и умерло в концлагерях более 200 тысяч человек. Сотрудник «Коммерсанта-ФМ» из 7-минутного разговора сделал «нарезку» из моих высказываний, прозвучавших в эфире менее минуты. Как раз эта «нарезка» и стала поводом обвинений в «религиозной розни». Не надо даже быть юристом, чтобы понять, что и эта акция была пиаром, не имеющим никакого правового продолжения: по нашему законодательству «клевета» может иметь только «личную» направленность, а в качестве доказательства невозможно предъявить склеенный из разных высказываний текст, выполненный злонамеренным и непрофессиональным журналистом. Понятное дело, следственные мероприятия захлебнулись с самого начала.
Тем не менее, меня удивило признание атеистами своей идеологии «религией».
<…>
16 января.
Открытое письмо Бориса Березовского Патриарху РПЦ МП Кириллу:
«Ваше Святейшество!
<…>
Вы можете войти в историю как глава Русской православной церкви, взяв на себя историческую миссию спасения России от смуты подобно своим великим предшественникам.
В Ваших силах сегодня обеспечить бескровную смену власти в России.
Какие бы прозрачные и честные выборы власть ни провела, и кто бы на них ни победил, общество не примет их результатов.
<…>
Помогите Путину опомниться.
Донесите до него глас народа. А когда Путин услышит Вас, возьмите власть из его рук и мирно, мудро, по-христиански передайте ее народу.
Борис Березовский,
Лондон, 15 января 2012 года»
Как реакция на эту комическую ситуацию, когда самозванец из Лондона поучает Русского Патриарха, прочитал в блогах: «Борис Абрамович! Одно из двух: или снимите крест или наденьте штаны!»
Вспоминается еще одно высказывание Петра Верховенского из «Бесов»:
«Слушайте, мы сделаем смуту, — бормотал тот быстро и почти как в бреду. — Вы не верите, что мы сделаем смуту? Мы сделаем такую смуту, что всё поедет с основ».
И еще одно:
«Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их Богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш... Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают!..»
<…>
24 января.
Вчера в газ. «Ведомости» Андрей Зубов привел как положительный факт истории всеобщую октябрьскую стачку 1905 года, «когда поезда остановились и электричество в домах потухло, заставила императорскую власть услышать свой народ и даровать ему гражданские и политические свободы в Манифесте 17 октября».
Автор забыл рассказать, что Манифест спровоцировал еврейские погромы, унесшие жизни более 750 евреев, кроме того, за полгода погибло свыше 1270 человек – от губернаторов и банкиров до городовых и священников, а также около 4000 мятежников. Всего в революцию 1905-1907 гг было убито 9000 человек.
Через десять лет «октябристы» и «кадеты» в 1917 году сформировали Временное правительство, в котором, как утверждают историки, – почти все масоны, арестовали царскую семью и через восемь месяцев своей власти «на блюдечке» передали Россию большевикам.
Может, лучше православному историку-октябристу говорить о том, что такое смута и мятеж и как им противостоять, чтобы избежать жертв, а не демонстрировать свои политические предпочтения под видом бесстрастного исторического исследования?
<…>
26 января.
Сегодня, едучи в машине, слушал по «Русской службе новостей» глупейшие претензии к Церкви – мол, мы ждем от нее социальной работы, заботы о сиротах и стариках, служение ближним, а видим сращивание Церкви с властями и т.д. и т.п.
В связи с этим вспомнил, как выступал три года назад в Московском Центре Карнеги, который называет себя «Глобальной экспертно-аналитической организацией», с полуторачасовым докладом, посвященном 20-летию религиозной свободы. Я знал, что там будет не самая дружественная аудитория. Большинство присутствующих были правозащитники и религиоведы. После доклада на меня обрушилась лавина недоброжелательных откликов, цель которых обвинить Церковь во всех мыслимых и немыслимых грехах. Впрочем, один интеллигентный правозащитник В.М. Гефтер стал говорить о том, что он из доклада очень много узнал о Русской Православной Церкви, что нужно почаще правозащитникам встречаться со священнослужителями на дискуссиях, на круглых столах, на совместных конференциях.
В ответ на вежливое приглашение к диалогу, я, неожиданно для себя, сказал: «Уважаемый Валентин Михайлович! К сожалению, должен вас огорчить, практически невозможно найти священника для круглых столов, все мы чрезвычайно заняты. Кроме богослужения, преподавания в семинариях, училищах, воскресных школах, повседневной пастырской работы с прихожанами, участия в строительстве и реставрации храмов, мы все в Москве распределены по секторам социальной деятельности Церкви…»
Тут я достал двухсотстраничный справочник «Социальная деятельность православных приходов Москвы» и стал нудно по оглавлению читать учреждения, опекаемые московскими приходами:
Больницы ведомственные, Больницы городские и клинические, Больницы детские, Больницы специализированные, Госпитали, Детские дома, Детские приюты, Детские сады, Дома ребенка, Коррекционные учебные заведения и школы-интернаты, Следственные изоляторы, Воинские части и милицейские подразделения, Образовательные учреждения для инвалидов, Общественные организации, Психоневрологические интернаты, Центры социального обслуживания, Учреждения для престарелых, Онкологические учреждения, Центры реабилитации, Благотворительные столовые, Богадельни, Братства, Группы милосердия, Детские дома, Детские лагеря, Курсы, Медицинские службы, Молодежные объединения и центры, Патронажные службы, Помощь частным лицам при храмах, Православные библиотеки, Православные приюты, Пункты сбора и выдачи одежды, продуктов, лекарств и др., Сестричества, Службы помощи заключенным, Службы помощи семье, Училища, Фонды, Центры реабилитации алкогольно– и наркозависимых, жертв сект и др., Юридические службы.
«Впрочем, – сказал я, если правозащитные организации и религиоведы имеют опыт в подобной социальной работе или просто захотят включиться в ту, которую ведет Церковь, то время у священников наверняка найдется – любая помощь нам очень нужна».
На этом обсуждение доклада закончилось. С предложением о помощи ко мне никто не обратился.
Действительно, как-то странно рассказывать критикам Церкви о том, что я, например, бывал почти во всех детских домах Москвы, в половине больниц города, во многих домах для престарелых. Не буду же я в споре с правозащитниками спрашивать их: «Назовите мне хотя бы одного правозащитника, который взял сироту из детского дома, а я готов назвать пять знакомых мне священнослужителей, которые это сделали», вопить о том, что половина московских храмов на Пасху отсылает посылки в лагеря и тюрьмы, старикам и сиротам, рассказывать, что Патриарх на каждые Пасху и Рождество посещает для пастырского утешения дома инвалидов и детские больницы, привозя им подарки.
<…>
3 февраля.
Года 4 назад меня с О. пригласили на конференцию в Италию, посвященную проблеме свободы. Участников было более 100 человек, от России – 12, почти все – люди для меня известные. В их выступлениях обнаружил интересную тенденцию, граничащую с принятыми в определенном обществе стандартами, если хотите – конъюнктурой. Каждое выступление начиналось с обязательного упоминания «кровавого режима Путина», даже если речь шла о русской литературе или философском понимании свободы. Доказательство «кровавости» предъявил только Лев Пономарев, который достал из кармана письмо некоего заключенного, написавшего весточку на волю рыбной косточкой и собственной кровью, что произвело огромное впечатление на западных интеллектуалов. Действительно, политэмигранты из Китая, Ирана, Кубы, присутствовавшие на конференции, глотали от зависти слюни. Но дело не в них, а в обязательном для выступавших упоминания словосочетания «кровавый режим».
Вспоминаются советские времена, когда человек на трибуне, не упоминающий Ленина и компартию в своем научном докладе, вызывал подозрение в неблагонадежности. В докладе О. и в моем докладе, естественно, не упоминались никакие режимы. Я, например, говорил о тех парадоксальных случаях, когда бывшие узники тюрем и лагерей рассказывали о своем собственном опыте крайней несвободы как о годах приобретения настоящей истинной свободы. Среди таких свидетелей были, конечно, люди верующие, в том числе и антагонисты Андрей Синявский и Александр Солженицын.
Посланцы из России, с которыми я потом сталкивался в Москве, говорили, что их теперь каждый год приглашают в Италию на самые разные конференции. При этом они интересовались: «А почему я вас больше там не вижу?»
<…>