О креативном классе и некреативном народе

[sundayschool]

Автор - Марина Борисова

Книга архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые» как зеркало несостоявшейся революции

Вообще-то я давно не читаю наших книжных новинок — работая литературным редактором еженедельного журнала, каждый день пропускаешь через черепную коробку столько текстов на русском языке, что в свободное от работы время невольно тянет перейти на английский. Но когда видишь одну и ту же открытую книгу в руках сразу у трех человек в вагоне метро, а потом ее же у девицы за соседним столике в кафе, и не хочешь — купишь: интересно же, что это так всех зацепило.

К тому моменту, когда я купила-таки «Несвятых святых», о книге говорили уже на каждом углу. Что само по себе удивительно: время для литературных страстей было самое неподходящее.

Книга вышла в 2011 году, когда «разгневанные горожане» вот-вот должны были хлынуть на московские площади. И хлынули. Потом были проспект Сахарова, Болотная; потом вокруг РПЦ, лояльной «кровавому режиму», бурлили скандалы, ее популярность в кругах прогрессивной общественности, обычно сохранявшей более или менее вежливый нейтралитет, рухнула ниже плинтуса, и только ленивый не клеймил коварных попов в дорогих часах и на «мерседесах». И в этот, казалось бы, самый провальный с коммерческой точки зрения момент на рынке появляется абсолютно «поповская» книга, которая моментально выходит в лидеры продаж: за год ее приходится допечатывать шесть раз, общий тираж достигает 1 миллиона 100 тысяч.

Ее буквально рвали из рук. Мне самой пришлось ее покупать дважды: первый экземпляр дала почитать подруге, та — еще кому-то, так по цепочке и зачитали.

И как апофеоз: независимая и строптивая аудитория рунета вдруг выбирает книгу, написанную попом и повествующую исключительно об этих самых попах, лучшей за 2012 год в номинации «Художественная литература», и только диаметрально разошедшееся с мнением читателей голосование экспертного совета приносит победу суперпопулярному тогда «Гражданину поэту» Дмитрия Быкова.

Та же история повторилась и с «Большой книгой». А еще была премия «Книга года» в номинации «Проза года» и победа в номинации «Бестселлер на Ozon.ru».

Забытое уже ощущение: книга стала общей темой для разговора с самыми разными людьми. И ведь не детектив, не перевод мирового бестселлера…

Кризис жизни в супермаркете

Прогрессивная общественность недоумевала. Она была искренне возмущена. В «Коммерсанте» Анна Наринская так описывала главную интригу «Большой книги»: «Получит ли архимандрит Тихон “профессиональную” премию из рук жюри или дело ограничится только народным выбором — настолько же беспрецедентно единодушным, насколько вообще беспрецедентным был успех этой книги. <…> Дать, конечно, было бы не совсем прилично — тогда вышло бы, что прогрессивная в большинстве своем общественность, составляющая обширное (несколько десятков человек) жюри этой премии, мало чем отличается от населения, увлекающегося православными байками. И вообще довольно странно (хоть и занятно) было бы видеть, как архимандрит Тихон — наместник московского Сретенского монастыря, ректор Сретенской духовной семинарии, ответственный секретарь Патриаршего совета по культуре, а по слухам, еще и личный духовник Владимира Путина — эту премию из рук этой общественности получает, в то время как девушки из Pussy Riot находятся в колонии, а введение православных политинформаций в школах кажется уже практически неизбежным)».

«Да в любом тексте Битова, простите тысячу раз, больше благодати, чем во всем томе Шевкунова! — возмущался неожиданным конкурентом Дмитрий Быков. — Архимандрит Тихон (Шевкунов) умеет писать — чего и ждать от выпускника сценарного факультета ВГИКа, ученика великого Евгения Григорьева; чего он не умеет, так это сделать написанное литературой, — но что для этого надо, так просто не сформулируешь».

Досталось «Несвятым святым» и от литературных критиков. Книгу сравнивали с «медовым монастырским пряником», с «русской волшебной сказкой в псевдовизантийских тонах», в которой Емеля едет на печи и, ведомый верой в чудо, преодолевает «искушения» и побеждает врагов.

В действительности же, по мнению просвещенных литературоведов, ничего, кроме анекдотов, в ней нет. Мол, осмысления поверхностны, трактовки непроверяемы, и все это приложено хоть и к интересным, но на бегу сообщаемым историям вроде нелегальной переправки одного печерского монаха на Кавказ, о которой, мол, рассказано исключительно ради незатейливой морали: не будешь причащаться — получишь кирпичом по голове.

А один критик, признавая все же, что книга действительно написана легко, захватывающе, талантливо, посетовал, что она очень похожа на фильм «Остров»: дескать, красивая картинка, но совершенно далекая от его, критика, восприятия христианства и Церкви.

Успех «Острова» Павла Лунгина и правда сродни успеху «Несвятых святых». Тогда тоже совершенно неожиданно для всех, включая его создателей, после первых трех недель проката впервые за десять лет владельцы кинотеатров попросили продлить сроки демонстрации картины.

Об «Острове» тогда тоже говорили повсюду. Вдруг оказалось, что у множества людей есть огромная внутренняя потребность удостовериться, что они живут не только ради материального успеха, что их слишком резко, слишком внезапно кинули в мир потребления, отрезав все остальные пути. А они-то еще помнят другую жизнь, в которой были и споры, и борьба идей, и поиск каких-то смыслов. А потом весь этот верхний этаж снесли, и теперь мальчики Достоевского сплошь и рядом вместо вечных «проклятых вопросов» обсуждают достоинства и недостатки новых гаджетов и моделей автомобилей, а повзрослев — дома, которые они купили, или купят, или хотят купить. Да и кино и книги уже зачастую потребляешь, как колбасу и сосиски: идешь в супермаркет, и тебе уже самим цветом обложки точно указывают, что ты получишь. Те, кто их выпускает, точно знают, как надо щекотать, смешить, пугать, ужасать, потому что эти эмоции не подведут и люди их всегда купят.

Но именно это-то, похоже, и начинает вызывать у людей внутреннее сопротивление. Они-то по-прежнему хотят какой-никакой духовной жизни, духовного общения, они открыты для сложных вопросов, у них есть душа, и она болит.

А человек светится

Когда обсуждали «Остров», кто-то сказал, что если «Страсти Христовы» Мела Гибсона сделан для неверующих, потому и пробивает именно их, то фильм Лунгина — для христиан. И Лунгин с этим согласился: «В мире этого Острова существование Бога есть неоспоримый факт. Это не богоискательский фильм, к которым все привыкли, не рассуждение на тему “верить или не верить”. В нем Бог существует как данность, такая же незыблемая, как море, вода, приливы, отливы и вся природа, которая окружает героев фильма. И в этом смысле “Остров”, конечно, фильм для верующих, но, кроме того, этот фильм и для тех, кому больно. В нем сосредоточены два ощущения: в этом мире есть Бог. И если у тебя есть сознание греха и раскаяние, то ты — человек».

Вот и «Несвятые святые» — о том мире, который существует, всегда существовал параллельно нашему и благодаря которому нашу историю последних десятилетий нельзя свести ни к безумному построению местных вавилонских башен и проведению региональных потопов, ни к накопительству и гламуру. Что бы ни происходило с Россией в ХХ веке, в ней всегда были другие люди. Их преследовали, убивали, сажали в тюрьмы, злобно высмеивали, травили, но они все равно жили так, как им велит Господь, и об этой стойкости, о, если хотите, упрямстве и одновременно снисходительности по отношению к своим гонителям большинство новелл «Несвятых святых». Причем рассказывает свои незатейливые вроде истории игумен Сретенского монастыря так увлекательно, что читаешь не отрываясь, а потом еще долго припоминаешь то один, то другой эпизод этой монастырской хроники.

Многие привыкли воспринимать церковь как место сумрачное, заунывное, безрадостное и довольно однообразное, особенно монастыри: бесконечные службы, посты, поклоны, ходят какие-то малахольные чудики в рясах, в глаза не смотрят, молчат, с «нормальными» людьми не общаются. А в книге архимандрита Тихона — калейдоскоп самых разных человеческих лиц и характеров: и от старца Иоанна Крестьянкина до обыкновенных трудников — что ни человек, то личность. И все страшно интересные, каждый со своим норовом, своими привычками, и между ними бывают свои несогласия и неустройства, и монастырь — вовсе не тишь и благодать, и рядом со святостью всегда ходит, искушая подвижников, нечистый. И ты оказываешься внутри этого пространства.

И может быть, разгадка успеха «Несвятых святых» именно в том, что это не литературное произведение. Это сборник хорошо обкатанных устных рассказов, которые автор сначала вставлял в свои проповеди, потом публиковал в виде отдельных новелл в православных журналах. Это его живой голос и документально записанные разговоры-рассказы тех людей, о которых он повествует, а не скорректированный автором пересказ чужих слов, хотя там всегда чувствуется его личная интонация. Его стиль — беседа, а люди сейчас так нуждаются в собеседнике, иначе зачем они сутками сидят в соцсетях? Но разве там найдешь такого, как хочется — внимательного, сопереживающего, веселого, не забронзовевшего?

И еще. Автор «Несвятых святых» ничего не навязывает, не стремится заманить, «уловить» души, он просто делится тем, что ему дорого. И как-то исподволь вовлекаешься в этот неведомый, незнаемый, радостный мир, в котором хочется остаться и после того, как дочитаешь последнюю страницу. И хочется открыть дверь и войти в первый попавшийся на пути храм.

А ведь книга — об очень тяжелой жизни Псково-Печерского и других монастырей в далеко не «пряничные» для Церкви советские годы. Но насколько живые, добрые, располагающие к себе люди их населяют, какая у них деятельная, радостная и совсем не пафосная любовь к Богу и к людям! И главное, полная свобода от враждебной действительности, от КГБ, от ежедневного искушения хлебом и властью… «Страна темна, а человек в ней светится», — писал Андрей Платонов. Это про них.

Замысел и свобода

Сегодня очень сложно писать о действительно важных вещах — о любви к ближнему, вере в Бога, о спасении, о том, что жизнь человеческая не ограничивается этим миром. Над текстами о Церкви часто довлеет традиция позапрошлого века: обо всем говорить причесанно, общо, пристойно, беспроблемно, припудривая недостатки. Ну ладно, в XIX веке роль усредняющего рерайта играла цензура, а сегодня-то он зачем? Ведь еще философ Соловьев писал: «Самое потрясающее достижение дьявола в наш век — это то, что он сделал веру в Бога неинтересной». Все начинается с интереса. Нет интереса к духовной жизни — ничего не получится. А тут вдруг в кои-то веки читать о ней действительно интересно.

Одно непонятно: почему это так не понравилось «прогрессивной общественности»? Почему у «креативного класса» вызвал такое отторжение рассказ яппи времен позднего застоя, который, открыв для себя мир, где люди живут, а не существуют, взял да и остался в нем. Ведь никого не возмущает дауншифтинг. Почему плюнуть на все и уехать куда-нибудь на Бали — это нормально, а уйти в православный монастырь — нет?

Вообще, нашему «креативному классу» как-то фатально не везет с народом. Причем не только с тем, который «за МКАД», но и с тем, который внутри. «Креативный класс», как Николай Римский-Корсаков в «Москве — Петушках», «с цилиндром на отлете» все щекочет Модеста Мусоргского бамбуковой тростью: иди, мол, умойся и садись дописывать свою божественную оперу «Хованщина». А тот, как волк, все в лес смотрит…

А может, все проще? Как когда-то говорил мне один старый священник, прошедший тот же путь, что и герои «Несвятых святых»: «Есть замысел Божий о каждой душе. Но человек его не знает и живет вслепую: приближается к Божиему замыслу — ему хорошо, отдаляется — плохо. Многие вообще до конца дней живут не своей жизнью и не догадываются об этом. И маются. А жизнь-то несется мимо, то затягивает в водовороты, обольщает, дразнит, влечет. То возводит вавилонские башни, то сокрушает, обнаружив, что до неба они не достают. Она обещает счастье, совсем рядом — лишь руку протяни, обещает насытить душу — завтра, но никогда не насыщает. В ней нет смысла, из нее вынут костяк, границы между добром и злом размыты. И брошенный в ее поток человек становится жертвой своей свободы».