Исход 20:17

[Ученик с последней парты]

@темы: стёб и юмор

---

Православный епископ в Гомеле уговорил девушку не прыгать с моста

[Ученик с последней парты]

22 июля. В среду утром гомельчане стали свидетелями очередного ЧП на пешеходном мосту через реку Сож возле Дворцово-паркового ансамбля. Этот мост настолько популярный у самоубийц и экстремалов, что подход к его высокой ферме, на которую раньше залазили, чтобы прыгнуть в воду, пришлось заварить решетками. Но и они не помешали очередной обиженной на жизнь девушке взобраться на самую высокую точку фермы - 30-35 метров над рекой.

К месту ЧП съехались спасатели, милиция, «скорая» и санитары психиатрической больницы. Последние, смотря на девушку, говорили между собой: «Нет, это, вроде, не наш клиент». На голове девушки был платок, судя по всему, накануне она заходила в церковь. По словам очевидцев - а их собралось около двух десятков - девушка никого не подпускала к себе, угрожала спрыгнуть и якобы говорила, что не слезет с моста, пока сюда не придет ее мать.

Не известно, чем бы все окончилось, если бы на мост не вышел епископ Гомельский и Жлобинский Стефан - его епархиальное управление находится буквально в двух шагах от моста. Он подошел к девушке и, стоя внизу, начал разговаривать с ней. Правоохранители и спасатели при этом не стояли рядом, поэтому не слышали, о чем шла речь. Но самое главное, что через несколько минут девушка сама спустилась с фермы. Она шла, покачиваясь, под охи и ахи зевак, но благополучно добралась до решеток, откуда ее сняли сотрудники МЧС.

Потом девушку сразу взял под опеку Владыка Стефан и увел с собой в епархиальное управление. Правда, у входа остался дежурить милиционер, чтобы опросить девушку. На просьбу журналистов прокомментировать ЧП Владыка ответил: «Я не герой». Он ушел, отказавшись от общения с прессой.

Как сообщила «КП» пресс-секретарь Гомельского областного управления МЧС Ксения Шингирей, девушке - 20 лет, она жительница Гомельского района и временно не работает. Дальнейшее разбирательство проводит милиция.

Комсомольская правда

@темы: лента новостей

---

«Не бойтесь убивающих тело»,

[Ученик с последней парты]

или рассказ о том, как человек вышел поворошить сено, да так и не поворошил»

Автор - Максим Яковлев

Тимофей Александрович Петропавловский (священномученик Тимофей Петропавловский) служил в церкви Рождества Богородицы села Золотоношки Стерлитамакского уезда Уфимской губернии, здесь же, имея крепкий дом и небольшое хозяйство, он и проживал безвыездно с женой своей с 1913 года, после того, как был рукоположен в священники и приписан к вышеупомянутому храму.

К началу лета 1918 года Гражданская война добралась и до этих мест.

На южном Урале, как и повсеместно большевики ввели обязательную «продразвёрстку», изымая у крестьян зерновой хлеб и домашний скот, разоряя зажиточные дворы. Слухи о расправах и казнях — одни страшнее других — метались от дома к дому, заражая людей предчувствием надвигающейся беды.

На сельском сходе было решено направить делегацию в Уфу в одну из частей чехословацкого легиона, сформированного ещё в годы Первой мировой войны, и теперь восставшего против большевиков, отбивая у них город за городом.

Но делегация не удалась. По распоряжению большевицких властей в неблагонадёжные сёла были посланы карательные отряды, один из которых со дня на день ждали в Золотоношках.

Уже прознали, что карательным отрядом командует Гарбуз, уроженец их же села, человек мстительный и жестокий…

30 июня 1918 года отец Тимофей отслужил Божественную литургию, после чего, стал служить молебен апостолу Тимофею и мученице Софии с акафистом. Храм ломился от народа, ловившего каждое слово пастыря в надежде на милость Бога и заступление Богородицы от напастей и всякого зла. Отец Тимофей открыл Евангелие, и, дойдя до слов «не бойтесь убивающих тело…» прочитал их каким-то особенным голосом, отчего одних отшатнуло, а других, словно прибило к месту. И все взгляды были устремлены на него…

В этот же день отряд карателей-красногвардейцев вступил в село. Впереди шли несколько захваченных ими жителей из соседних сёл, что произвело гнетущее впечатление. Кто-то уже спешил навстречу «дорогому земляку» с хлебом-солью на полотенце, а кто-то, из тех, что недавно ратовал за делегацию к чехословакам, покаянно падал на колени, в надежде на милость Гарбуза и сочувствие односельчан…

В доме отца Тимофея металась матушка.

— Выйди, встреть этого ирода, с тебя не убудет! Сломи гордыню, кому она нужна твоя гордыня! Смирись, как Господь учил, перед этим… ведь погубит нас! Дай, хоть я сама выйду, авось, пронесёт…

— Нет у меня никакой гордыни. К нему не выйду и тебе не дам кланяться и бисер перед ним метать.

На том разговор и кончился.

Отец Тимофей постоял у раскрытого в сад окна.

Село будто вымерло, ни звука. Что ж теперь из дома не выходить?

— Пойду, сено поворошу.

Жена рыдала, уткнувшись в подушки, не слышала.

Он прошёл через двор, вышел на улицу, и первым, кого он увидел, был Гарбуз. За его спиной — команда красногвардейцев со штыками на ружьях.

Гарбуз, именем какого-то комитета, объявил, что отец Тимофей, как ярый враг трудового народа, подлежит аресту и приговаривается к повешению. Приговорённый, выслушав сказанное, выразил единственное пожелание: заменить повешение расстрелом, на что получил согласие Гарбуза.

Отец Тимофей был отведён карателями к амбару и там расстрелян.

Тут же вместе с ним расстреляли ранее арестованных крестьян, четырёх мужиков и женщину.

Общие похороны селян Гарбуз запретил; вдовой матушке проводить гроб с телом мужа на кладбище не позволил.

На третий день безвестный иеромонах Алексеевского монастыря под присмотром карателей совершил погребение убиенных и краткую панихиду.

@темы: историческая справка

---

Жена, знай свое место!

[Ученик с последней парты]

Как устроить в семье настоящий патриархат

Автор - Александр Ткаченко

Неправильные пчелы, как известно, делают неправильный мед. Неверно понятая патриархальность в отношениях между мужем и женой делает их семейную жизнь путаной, тяжелой, как дурной сон, и в конце концов может вообще ее разрушить. Примерно три четверти моих друзей уже развелись со своими женами. Причин тому множество, в каждой избушке — свои погремушки. Но одну я сейчас могу выделить особо, потому что она присутствует во всех без исключения семейных катастрофах, случившихся у моих знакомых.

Причина эта — криво понятая патриархальность, положенная ими в основу семейной жизни. Хотя почему — ими? Я и сам в этом смысле мало чем от них отличаюсь. И тоже много лет уродовал жизнь своей семьи на «патриархальный», как мне тогда казалось, манер. Да так лихо, что уцелела она лишь чудом. Слава Богу — успел вовремя остановиться, рассмотреть свою жизнь и скорее даже не разумом, а каким-то сердечным чутьем определить, что же нужно срочно исправлять в себе. Сейчас я хорошо понимаю, в чем была ошибка. Возможно, мои рассуждения покажутся банальными, но я все же поделюсь ими: вдруг для кого-то они тоже станут поворотным моментом, последней капелькой, которой как раз и не хватало для того, чтобы начать жить иначе.

Так говорил Гоша

Первое время нашей совместной жизни мы с женой периодически спорили о том, кто в семье должен быть главным. И когда она в очередной раз возмущенно спрашивала: «Ну почему всегда именно ты решаешь — как и что нам делать?», я с неизменным постоянством отвечал ей: «Потому что я — мужчина». Этот рецепт от крутого мачо Гоши из кинофильма «Москва слезам не верит» стал для меня главным аргументом в семейных перепалках. Очень удобный аргумент, кстати. Ничего не объясняющий, зато — окончательный и неоспоримый.

Главный герой кинокартины — великолепный слесарь-интеллигент, выясняя отношения с любимой женщиной, в ультимативной форме говорит: «Запомни, всё и всегда я буду решать сам на том простом основании, что я — мужчина». Для мужской части населения нашей страны эти слова Гоши сразу же стали своего рода девизом. Я тоже не стал исключением. И как-то невдомек было мне тогда задаться совсем простыми вопросами. В самом деле, ну почему простую принадлежность к своему полу мужчины считают достаточным основанием для подобных заявлений? Почему аналогичная фраза, сказанная женщиной, не прозвучит убедительно ни в кино, ни в реальной жизни? Ведь даже в фильме героиня Веры Алентовой по личным качествам ни в чем не уступает многим мужчинам, а во многом даже превосходит их, не исключая и своего любимого Гошу. Она сумела в одиночку вырастить дочь, окончить институт, сделать карьеру. Она — крупный руководитель, депутат, хорошо зарабатывает, живет в просторной комфортабельной квартире… В общем — все атрибуты жизненного успеха у нее имеются, вот только личная жизнь как-то не задалась. И тут появляется умный слесарь Гоша, проживающий в коммуналке, который начинает ставить ее на место, мотивируя свое право на такое поведение лишь тем обстоятельством, что он — мужчина. Получается какая-то странная (чтобы не сказать — нелепая) картина: женщина может быть умнее мужчины, иметь лучшее образование, больше, чем он, зарабатывать, занимать более высокое положение в обществе. Но, несмотря на любые, даже самые высокие достижения во внешнем мире, — дома, в семье ей все равно остается один удел — безропотное подчинение мужчине, который «все и всегда решает сам». И, что самое печальное, это ведь не просто выдумка сценариста и режиссера. Тысячи мужчин относятся к женщинам примерно так же.

Мужское обаяние кинослесаря Гоши, что называется, зашкаливает. Умен, красив, инициативен, умеет готовить, драться, пить не пьянея, добиваться благосклонности понравившейся ему женщины. Чем не образец для подражания? Примерно так я рассуждал лет двадцать пять тому назад. И по неопытности упускал из виду простой, и, казалось бы, очевидный факт: почему такой выдающийся во всех отношениях мужчина после сорока ведет холостяцкий образ жизни? Почему у него нет детей? Почему от него ушла жена, по его же словам — прекрасная женщина. Нет, ну действительно — если ты сам такой красавец, и жена у тебя прекрасная, почему ж не срослось-то у вас? Чего не поделили? Гоша на эти вопросы отвечает в своей обычной манере, кратко и исчерпывающе: «просто не повезло». Смолоду я не обращал на этот момент особого внимания.

Однако сейчас с уверенностью могу сказать, что подобное «невезение» на самом деле — результат очень серьезной, можно сказать — системной, фундаментальной ошибки. Дело в том, что лидерская позиция в стиле «…потому что я — мужчина» является скрытой отсылкой к патриархальному, традиционному укладу семьи, и именно там, в этой традиции должен находиться источник ее правоты. Но в том-то и дело, что к патриархальному укладу это самое «…всё и всегда буду решать сам» не имеет никакого отношения.

Мой дом — ее крепость

Да, действительно, во всех семейных кодексах патриархального мира можно найти положения, призванные ограничить лидерство женщины. Но вот простой, казалось бы, вопрос, который почему-то все время остается вне поля зрения при рассмотрении этой темы: а зачем, собственно, понадобилось вот так — формально и даже законодательно — ограничивать полномочия женщины там, где мужчина и без того «…всё и всегда решает сам, просто потому что он — мужчина»?

Очевидно, что в ограничении нуждается лишь нечто и так уже очень большое, стремящееся к дальнейшему разрастанию. И соответствующие места из того же «Домостроя», на самом деле, косвенно свидетельствуют об огромной роли женщины в патриархальной семье. Ее влияние было там столь велико, что пришлось его ограничивать специальными установлениями. Причина этому достаточно проста. Дело в том, что лидером в любой области становится вовсе не самый сильный и даже не самый умный или талантливый. Лидером становится наиболее мотивированный. Ум, сила и талант никогда не выведут человека на первые позиции в выбранном им деле, если у него нет достаточной мотивации к победе. И наоборот — люди с отнюдь не выдающимися данными могут творить чудеса, если у них есть цель, в которой сосредоточен весь смысл их существования.

Да, мужчина по самой природе своей сильнее женщины. А во времена патриархального строя был и куда более образован. Но в пространстве семьи все это не могло обеспечить ему безусловного лидерства, потому что здесь у женщины есть куда более сильная мотивация, чем у него: забота о детях. Эмоционально мать связана с ребенком гораздо сильнее, чем отец, она девять месяцев вынашивает его в своем теле, потом — несколько лет кормит грудью, он — средоточие всей ее жизни. А дом, семья — это как раз та территория, на которой она растит и воспитывает детей. И здесь она не уступит лидерство никому — ни сильному, ни образованному, ни талантливому. А если и уступит, то лишь ценой невосполнимых эмоциональных потерь, после которых жизнь в семье окажется безрадостной как для побежденного, так и для победителя.

Много лет я наивно полагал, что эта беда никогда не дотянется до моей семьи. А оказалось, что ей и тянуться было не нужно — с самого начала нашей семейной жизни она потихоньку грызла нашу любовь, словно крыса.

В патриархальном мире люди все это очень хорошо понимали. Поэтому лидерство между мужчиной и женщиной было там распределено столь же мудро, сколь и просто: мужчина обустраивает внешний мир, женщина обустраивает дом. Каждый реализует свою потребность в лидерстве на своей территории и не пытается захватить чужую. В итоге — всем хорошо, все довольны. А чтобы сохранить такое, как сейчас сказали бы — динамическое равновесие семейного статуса, — в кодексах специально прописали набор ограничений для женщин. Почему только для них? Да потому что в те времена женщин в пространстве общественной жизни попросту не было. Государственное управление, войны, торговля — всем этим занимались только мужчины. Женщин на этой их территории не было вообще, поэтому как-либо превысить свои полномочия в их отношении мужчины здесь не могли никоим образом. А вот на территории женщины мужчина появлялся ежедневно. Причем — уставший, голодный, настроенный не на какие-то достижения или лидерство, а на элементарный отдых от своих важных общественных мужских дел, нуждающийся в ласке, тепле, эмоциональной поддержке. И здесь женщине требовалось много житейской мудрости, чтобы не соблазниться возможностью навластвоваться всласть над своим беззащитным повелителем. Ну а для тех, кому мудрости не хватало, как раз и были даны ограничительные нормы. Точно так же этикет требует от хозяев быть максимально деликатным и предупредительным к гостю (который не имеет никаких прав в доме и потому — уязвим). Точно так же нравственные правила требуют уважительного и бережного отношения к старикам (потому что они немощны и беззащитны). Нравственно-этические нормы при патриархате возвышали мужчину именно потому, что в семье он не играл главенствующей роли.

Мужчина, подвиньтесь!

Такова была действительная расстановка сил в патриархальном мире. Но что же мы имеем в этом смысле сейчас? А вот что. В силу объективных причин (прогресс, снижение доли физического труда в общественном производстве, всеобщее образование и т. п.) женщина вошла в пространство общественных отношений и проч­но заняла там место наравне с мужчиной. Мужская монополия на лидерство во внешнем мире оказалась разрушенной. Женщина трудится наравне с мужчиной и уже не зависит от него экономически. Само по себе это не хорошо и не плохо, это просто факт нашей сегодняшней действительности. Но для семьи эта смена патриархальной парадигмы оказалась серьезным испытанием. Ведь авторитет каждого из супругов основан либо на роли, которую он играет непосредственно в семье, либо — на его социальной значимости. Лишившись положения кормильца, мужчина оказался просто не в состоянии сохранить прежние свои позиции. Лидерство в обществе он потерял, но в семье роль женщины по-прежнему осталась несравненно более важной.

Изменить общественную ситуацию мужчина не в состоянии, а конкурировать с успешной женщиной — дело трудное, и не каждому по силам. И тогда мужчина идет по пути наименьшего сопротивления: он придумывает некую схему отношений, которой никогда не существовало в истории, называет эту схему — «патриархальной» и различными способами пытается заставить женщину следовать ей. Суть схемы проста и сводится к банальному перевертышу: уступив женщине лидерство в общественной сфере, мужчина начинает претендовать на лидерство дома, в семье.

Христианская любовь супругов заключается не только в терпении недостатков друг друга, но и в этой очень скучной, но совсем не трудной работе — прополке «баобабов» на своей планете, которая у них навечно — одна на двоих.

Слесарь-интеллигент Гоша — очень выразительный пример такой мужской «политики». Талантливый и амбициозный человек по каким-то неведомым нам причинам отказался реализовывать себя в социуме, не получил образования, не сделал карьеры, не добился положения в обществе. И все бы ничего, но ведь видно же, что он страдает от этого, хорохорится, пытается доказать себе и окружающим, что, мол, не нужно ему все это, что — вон, доктора наук его золотыми руками дорожат, шашлыки ему на природе жарят. Но ведь умный же! Ведь понимает, что ненормально это, что человек обязательно должен развиваться, расти над собой, двигаться вперед и вверх. Особенно если этот человек — мужчина. Или всерьез можно подумать, будто тех у академиков-технарей из фильма руки не золотые были? Это ведь только в кино такой комплексующий хлопец как Гоша мог устроить балаган перед женщиной, с похвалами от ученых коллег под водочку и шашлычок. В реальной жизни он нормально трудился бы у них на уровне «прикрути-подай-принеси», потому что основную часть своей работы ученый-экспериментатор выполняет сам, без слесарей-интеллигентов. Просто одни ребята с золотыми руками в свое время пошли учиться дальше, защищали диссертации, делали открытия и получали госпремии. А другие (Гоша, например) так и остались в слесарях на подхвате. Причем, заметьте — из принципиальных соображений. А к сороковничку плоды выбора каждого стали слишком наглядны. И Гоша пытается выстроить социум, где он был бы безусловным «начальником».

А местом для такого строительства выбирает семью полюбившей его Катерины. Едва войдя в ее дом, он тут же начинает вести себя как настоящий руководитель: командным тоном отправляет на кухню дочку хозяйки (обалдевшую от такого нахальства), потом производит тщательный осмотр помещения на предмет косвенных признаков присутствия другого мужчины. И когда не обнаруживает таковых, начинает властно распоряжаться жизнью двух едва знакомых ему женщин, которые до его появления прекрасно обходились в своей семейной жизни без его чуткого руководства.
Потом вдруг узнает, что его возлюбленная — директор крупного химического комбината, устраивает тихую истерику и на неделю уходит в запой из-за обострившегося комплекса социальной неполноценности. Впрочем, спустя некоторое время любезно позволяет себя уговорить, и возвращается к заплаканной Катерине, но — уже в статусе «победителя», принявшего безоговорочную капитуляцию: отныне могущественная директриса будет жить в полжизни и дышать в полдыхания, контролируя каждое свое движение и слово, чтобы не дай Бог как-нибудь случайно не задеть тонкую и ранимую натуру слесаря-интеллигента. У которого, как он сам выразился «прак­тически нет недостатков».

Да это же просто какая-то карикатура на настоящего мужчину! И совсем не случайно великолепный Алексей Баталов в одном из интервью сказал об этом своем герое буквально следующее: «Я прекрасно понимал, что Гоша нужен был авторам фильма, чтобы завершить двухсерийные страдания несчастной женщины. Но в третьей серии он мог ударить ее бутылкой по голове. А почему нет? Гоша от первой жены ушел, пристает к незнакомой женщине в электричке, пьет, дерется. Одинокие советские женщины не рассмотрели моего героя как следует».

Слесарь у хрупкого сосуда

Карикатурный мужчина Гоша сформулировал в фильме столь же карикатурную позицию — якобы патриархального уклада семьи: «…всё и всегда я буду решать сам на том простом основании, что я — мужчина». На самом же деле, патриархальные отношения, как уже было сказано, предполагают вполне четкое распределение лидерства в семье: мужчина реализует свое главенство во внешнем мире, женщина — дома. И причина этому не только в социально-экономическом укладе патриархальной эпохи. Святитель Иоанн Златоуст объясняет такое положение дел особым промышлением Божьим о семье, неким божественным замыслом:

«Так как наша жизнь состоит из дел двоякого рода, общественных и частных, то Бог, отделив одни от других, предоставил жене попечение о доме, а мужьям — все дела гражданские, дела на площади, судебные, совещательные, военные и все прочие. Жена не может ни бросать копье, ни пускать стрелу, но может взять прялку, ткать по основе и все прочие домашние дела хорошо исправлять. Она не может подавать мнение в совете, но может подавать мнение дома, и часто те из домашних дел, о которых рассуждает муж, она понимает лучше его. Она не может хорошо исправлять общественные дела, но может хорошо воспитывать детей, а это — главное из приобретений; может замечать худые дела служанок, заботиться о честности служащих, доставлять все прочие удобства супругу и освобождать его от всякой подобной заботы в доме, о сокровищах, о шерстяных изделиях, о приготовлении обеда, о благообразии одежд, заботясь обо всем таком, за что приниматься мужу и не прилично, и не удобно, хотя бы он употреблял много усилий. Подлинно, и то — дело промышления и премудрости Божией, что полезный в важнейших делах бывает несведущим и бесполезным в менее важных, чтобы необходимо было и занятие жены».

Для православных семей все это в особенности актуально, поскольку даже в сегодняшнем постиндустриальном мире они очень часто продолжают жить в ситуации, близкой к патриархальному укладу: многодетная мамочка дома занимается детьми и хозяйством, в то время как отец отвоевывает у внешнего мира средства на содержание своей большой семьи. На этом непрос­том поприще ему постоянно приходится сталкиваться с женщинами куда более успешными, чем он сам, что субъективно может быть воспринято им как некое унижение его мужского достоинства. И тогда упаси его Господь от попыток «отыграться» за это унижение дома, на своей жене. Ведь для нее дом, семья — это вся ее жизнь. Отними у нее власть над этой территорией, и она превратится в бесправное существо, в бомжиху-домработницу при всемогущем деспоте.

Священное Писание (безусловно — патриархальный текст) прямо называет женщину — хрупким сосудом. И мужская власть над ней должна заключаться прежде всего в нежности, в стремлении сохранить эту хрупкость, вверившую себя в мужские руки. Если же вместо этого мужчина по примеру Гоши вдруг решит дома проверять свой хрупкий сосуд на прочность, это можно называть как угодно, но только не патриархальным укладом. Осколками таких отношений мир сегодня усеян в три слоя.

Скажу некоторую банальность: чтобы возник патриархальный уклад, прежде всего нужен патриарх — глава семейства, мудрый, понимающий все потребности каждого из ее членов и распределяющий семейные роли так, чтобы были учтены интересы каждого. Проще говоря, муж в семье и должен быть таким патриархом. А для этого неизбежно придется выдавливать из себя невротического слесаря Гошу, и потихоньку становиться настоящим мужчиной, умеющим спокойно и без истерик уступать своей женщине ту территорию, право на которую, по словам Златоуста, ей вручил Сам Бог.

@темы: Православие и современность

---

Когда машина освящена

[Ученик с последней парты]

@темы: стёб и юмор

---

Что "сорвал" Дмитрий Смирнов?

[Ученик с последней парты]

"Пытались сорвать вечеринку "Серебрянного дождя", "православные активисты ворвались...", "Протоирей Дмитрий Смирнов посетил вечеринку Серебрянного дождя" и т.д.

Вот такими заголовками пестрят сейчас все либеральные СМИ.
Дело в том, что станция "Серебрянный дождь" и Храм Благовещения Пресвятой Богородицы, где настоятель о.Димитрий, находятся рядом. Храм в центре Петровского парка, а станция на краю. Кто был, тот знает, что парк этот очень маленький.

На станции сегодня устроили уличный концерт в честь Дня Независимости США своего юбилея. Музон играл очень громко, а разносился очень далеко благодаря мощным низким чистотам.
В нашем храме как-раз шла служба. Все окна из-за жары были открыты, и, поэтому, грохот был прекрасно слышен.
О.Димитрий прервал службу и попросил прихожан пойти вместе с ним просить сделать тише.
Я лично застал уже возвращение людей после улаживания конфликта, т.к. опоздал на службу. Но, по утверждению самих же гостей (легко можно найти в Сети) к концу вечеринки громкость вернули на тот же уровень, чему я был прямым свидетелем. К концу службы я отчётливо слышал грохот басов на весь парк.
То, что в парке гуляет куча мамочек с маленькими детьми и рядом жилые дома организаторов концерта, видимо, мало волновало.
Но, вот, нашлись люди которые "осмелились" воспротивиться обыкновенному хамству, и их теперь всячески поливают на эхах и снобах. За что? За то, что пришли и попросили...нет, не прекратить, а убавить громкость!
Это так удивительно для наших друзей-креаклов, что многие из них или намекают или прямо называют акцию спланированной. Ага, щас! Служба для о.Димитрия важнее всего, и, если бы ей не мешали, ни за что он бы её не прекратил ради сомнительного пиара!
(с) moskalkov_opera

@темы: антиклерикальная атака

---

Юродивые: соблазн и безумие

[Ученик с последней парты]

Кто такие юродивые?

Первый Юродивый — Бог. Не юродской ли провокацией по преимуществу было само Боговоплощение? Уничижение Бога, Его смирение; Творец мира, Который стал сором для мира, прахом, мусором. Христос, пирующий с блудницами и мытарями; Христос говорящий странные провокационные притчи, Христос напоказ нарущающий заповеди и устраивающий провокацию в Храме; Христос, сносящий побои и умирающий позорной смертью — вот первообразец юродства.

Не просто так мир решил убить своего Создателя.

Соблазн и безумие

Христианство — соблазн и безумие, несомненно. Соблазн, кощунство для религии; безумие, глупость для разума, философии. Так для мира было всегда. Когда истинное христианство становится таким и для самой Церкви — приходят юродивые.

Юродство в строгом смысле — феномен четко исторически и культурно ограниченный. Юроды приходят в «благополучный христианский мир», мир победившего внешнего благочестия — туда, где все как бы христиане: постятся, исповедуются, причащаются. Юрод становится соблазном и безумием для «хороших христиан».

Юродивый провоцирует обнаружение греха, выход христиан из лицемерия внешнего благочестия. Внешнее благочестие победило, «все — христиане». Но вот приходит юродивый, и «христиане» обнаруживают себя: они забрысывеют нищего голого урода камнями, поют издевательские песенки, в пределе — они его убивают. И как-то сразу становится понятно, что с победившим христианством что-то не так.

Фактически юродивый разыгрывает типичную «удобную жертву», такую, что ее трудно не гнать. Проводится своего рода тест на смирение и милосердие — и часто эксперимент показывает, что Евангелием в благополучных христианских обществах и не пахнет. Простейший тест на подлинность христианства: подставить другую щеку. Вот юродивый (впрочем, необязательно юродивый) устраивает дебош в церкви. Если прихожане отвечают агрессией, значит, они просто-напросто не христиане, потому что христиане ведут себя противоположным образом. Добавим, что такая языческая реакция на «оскорбление» своей святыни делает и саму святыню — языческой.

Прекрасный пример — эпизод из жизни Василия Блаженного. Василий просит своего ученика разбить камнем чудотворную (так!) икону. Но зачем? Чудотворная икона — само воплощение православного благочестия. И вот — ее надо уничтожить. Согласно сказанию, Василий прозрел, что «первым слоем» иконы изображен сам Сатана. Мораль проста: в седцевине победившего благочестия, спокойного и уверенного в себе, сидит дьявол. Юродивый приходит, чтобы его убить.

Юродивый приходит напомнить о Царстве не от мира сего, поэтому в нем самом нет ничего от мира — это нищий сумасшедщий голый урод, который бросает вызов властям. Он — глашатай грядущего Христа, идущего разрушить мир сей. Расцвет византийского юродства приходится на расцвет Византии как православной империи; расцвет юродства древнерусского — на расцвет православной Московии. Часто отдельные черты юродского поведения встречаются в монастырях, т. е. в «суперблагочестивых условиях». В юродстве чувствуется усталость от излишнего благочестия, от церковного спокойствия, и жажда по огненному христианству.

Козлы отпущения

Прежде чем перейти к житиям юродивых, опишем механизм юродского глума. В общем виде: юродивый прикидывается «похабом», когда мир сей прикидывется христианским. Юродивый сознательно становится козлом отпущения, чтобы мир принес его в жертву, тем подтвердив, что остался языческим, что Евангелие данную общину не переродило.

Козлом отпущения можно стать по разному. Юроды очень часто — иностранцы, а иностранцев никто не любит. Они бездомные и нищие: их тоже никто не любит. Это пассивные черты юродства.

Есть и активные. Юрод глумится над моралью общества, чтобы показать, что морали в христинском смысле у общества нет: прилюдно испражняется, переодевается в одежду противположного пола, чаще — ходит без одежды вовсе; ходит в бордель, общается с проститутками. Бывают провокации и в религиозной сфере: нарушение поста, дебош в храме. Цель юрода — быть «позорищем для людей и ангелов», сором, прахом. Призвать ненависть мира на себя, дабы она обнаружилась.

Все это вызов: «ударь меня». И христиане наносят удар юроду. Но юроды побеждают: ведь им удалось изобличить языческую суть «христианских обществ». Они посмеялись над миром, хорошо поглумились над ним. Для эллинов — безумие, для иудеев — соблазн, но для христиан — настоящих — сила и мудрость.

Интересно, что по апостолу Павлу христианство противостоит мудрости в равной степени, как и религии: эллины ищут мудрости, а иудеи — знамений: христианство не даст ни того, ни другого: оно соблазн (для религии), безумие (для мудрости). Религия и философия одинаково отрицают христианство, а оно — их. Но тем не менее, чаяния и религии и философии сбываются в христианстве: сила и мудрость.

Дело, конечно, не только во внешнем воздействии юродства — у него есть и субьективная сторона. Это свобода, бесстрастие, смирение юродов: они как бы уже не в этом мире. Они свободны от пут: национальных, социальных, гендерных, религиозных. Для них нет разницы между городом и пустыней, женщиной и мужчиной. Они Христовы.


Цитаты о юродстве

В своем глумлении над падшим миром юродивый предстает как эсхатологическая фигура, утверждающая первенство века грядущего. Он — «знамение», свидетельствующее, что Царство Христово не от мира сего. Это помогает понять, почему юродивые появлялись, в основном, в те времена, когда почти никто не отличал «кесарево» от Божьего, а христианство становилось частью общественного порядка. В первые три столетия нашей эры Церковь была гонима, и потому особой нужды в служении юродивого не было: в то время все христиане выглядели юродивыми в глазах власть имущих. Но когда нависла опасность смешения земных царств с Царством Небесным, как это случилось, начиная с IV века, в христианизированной Восточной Римской Империи или в сакрализованном московском самодержавии XVI столетия, юродивый стал необходим. Как и монашествующий, он оказывается противоядием «христианству», которое охотно идет на сговор с миром. (Каллист (Уэр) «Юродивый как пророк и апостол»)

Юродское обличение направлено не только против человеческих грехов и забвения христианских заповедей. Его главная задача — напоминать об эсхатологической сути христианства. Юродивый хочет взорвать мир, потому что тот «тепл, а не горяч и не холоден» (Откр. 3:16). В юродстве культура ведет себя подобно человеку, надавливающему на больной зуб, лишь только тот немножко перестает болеть, и предпочитающему однозначность боли обманчивой надежде на выздоровление. Такой «зубной болью» является необходимость уживаться с несовершенным миром: утихание этой боли означало бы незаметное (и, что уж там, заманчивое!) примирение с ним, а мазохистское стремление разбередить рану соответствует постоянной готовности вновь и вновь разрывать путы земного существования. Чтобы пробиться к последней правде, на многое можно пойти. Религиозный философ и историк Лев Карсавин писал: «Кроме адского огня, нет силы, которая могла бы уничтожить нечестие и ложь, скрывающиеся под маской богословского благополучия и религиозной слюнявости. Одна лишь Истина не боится адского глума». Этим глумом и занимается юродивый. У него свой взгляд на проблему добродетели и греха. Для него «добро» никак не связано с обыденным представлением о том, что такое хорошо». «Видимо, причину невероятной актуальности юродства [в России] надо искать — если вообще на сей счет позволительно делать какие-либо умозаключения — в ориентации русской культуры на Абсолют, скрывающийся за обманчивым фасадом реальности. (Иванов «Блаженный похабы»)

Восстань во имя Христа против обычаев мира, и миллионы раздавят тебя, не люди даже, а этот самый быт, весь уклад жизни раздавит, — и не как героя, не как мученика за Христа, не как преступника даже, а просто как человека, неспособного к жизни, ненормального, чудака, самодура. Вот это, как мне думается, и есть первое и великое препятствие на пути к осмысленной христианской жизни в мире: нужно обезуметь, чтобы жить в мире по законам Божьего Царства. Можно сказать, что степенью такого безумия измеряется степень преданности Христу, степень отрешенности от себя и от всего "мирского", и не в мо­настырском смысле, когда тщетно пытаются создать новый мир, но в обычном, будничном смысле, когда жить хотят по-Божьему. И здесь нужно настойчиво подчеркнуть, что речь о юродстве как пути христианской жизни в мире не является измышлением чьей бы то ни было богословской фантазии, но это есть то, что описано и предсказано Евангелием, как и всем вообще новозаветным Откровением. (Экземплярский «Христианское юродство и христианская сила»)

Того, кто живет в смиренном воздержании, люди считают притворщиком, а того, кто ест, как обжора, держат за безыскусного и простодушного, а частенько и сами с удовольствием трапезничают вместе с ним, потворствуя собственной слабости. Мало того, даже тех, кто прикидывается сумасшедшим, острит, болтает несусветный вздор, принимает непристойные позы и тем вызывает у людей смех, — даже их почитают как бесстрастных и святых, полагая, будто этакими-то ухватками, ужимками и речами те пытаются скрыть свою добродетель и бесстрастие; а вот на тех, кто живет в благоговении, добродетели и простоте сердца и на деле является святым, — на тех не обращают внимания, словно на обычных людей, и проходят мимо. (Симеон Новый Богослов)

Библия о юродстве

Текст, который можно назвать богословием юродства, содержится в первом послании к Коринфянам апостола Павла.
В первой главе: «Ведь поскольку мир своей мудростью не познал Бога в премудрости Божией, — благоугодно было Богу безумием проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют знамений, и Еллины ищут мудрости, мы же проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для язычников безумие, для самих же призванных, как Иудеев, так и Еллинов, Христа — Божию силу и Божию премудрость, потому что безумное Божие мудрее людей, и немощное Божие сильнее людей».
И в четвертой: «я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков. Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, [как] прах, всеми [попираемый] доныне. Не к постыжению вашему пишу сие, но вразумляю вас, как возлюбленных детей моих. Ибо, хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов; я родил вас во Христе Иисусе благовествованием. Посему умоляю вас: подражайте мне, как я Христу».

Пророки

Многие пророки делали вещи, которые можно назвать юродством: Иезекииль ест лепешки из коровьего помета (Иез. 4:12–15 ), Осия берет в жены блудницу (Ос. 1:2), Исайя ходит голым (Ис. 20:2) , Иеремия носит на шее ярмо (Иер. 27.2), а Седекия — железные рога на голове (3 Цар. 22:11). В результате пророков часто принимают за сумасшедших (4 Цар. 9:11; Ос. 9:7; Иер. 29:26).
Зачем они это делают? Подобного рода действия для пророков — это проповедь, только не словами, а действиями, жестами; сейчас мы бы назвали это перфомансом. Такими экстравагантными дейсвиями пророки провоцируют своих слушателей, сбившихся с Божьих путей, наконец-то понять волю Божью. Их цель — выбить человека из привычного.
Проповедовать действиями, провоцировать делами для смены умонастроений слушателей (т. е. для метанойи — покаяния) — так будут поступать и многие юроды.

Видеолекция о юродстве

Юродство с точки зрения истории культуры



Книги о юродстве, жития юродивых

Каллист (Уэр), епископ (Metropolitan Kallistos Ware) «Внутреннее Царство»

Федотов Георгий Петрович «Святые Древней Руси»

Федотов Георгий Петрович «Русская религиозность»

Ефрем инок «Житие Авраамия Смоленского»

Леонтий Неапольский, святитель «Житие Симеона Юродивого»

Панченко Александр Михайлович «Смех как зрелище»

Иванов Сергей Аркадьевич «Блаженные похабы»

Экземплярский Василий Ильич «Христианское юродство и христианская сила»

Алексий (Кузнецов), архиепископ «predanie.ru/aleksiy-kuznecov-arhiep/yurodstvo-i...

Иванов Сергей Аркадьевич «Юродство с точки зрения истории культуры»

«Житие Андрея Юродивого»

«Житие Прокопия Устюжского»


ПРЕДАНИЕ.РУ

@темы: разные интересности

---

[Talie]

Апостольская Библиотека Ватикана оцифровала и выложила в свободный доступ византийский Минологий Василия II Великого: digi.vatlib.it/view/MSS_Vat.gr.1613

vk.com/wall-8523990_3164
В этом альбоме ВКонтакта 458 фотографий страниц факсимильного издания.

@темы: лента новостей, разные интересности, фотографии, иллюстрации, полезные ссылки

---

Хорошую религию придумали изборцы

[Ученик с последней парты]

Автор - Сергей Худиев

Продолжение «богослужений» с «иконой» Сталина вызвало волну интереса в интернете – особенно среди людей, рвущихся показать «подлинный лик Московской Патриархии», и еще одно разъяснение от священноначалия:

«Саратовская митрополия заявляет, что действия руководителя Изборского клуба А.А. Проханова можно назвать откровенной провокацией.
Его попытки любыми путями организовать религиозное почитание псевдоиконы с изображением И.В. Сталина вызывают сожаление и возмущение. Священноначалие Русской Православной Церкви неоднократно подчеркивало, что канонизация гонителя Церкви и организатора кровавых массовых репрессий невозможна и сама эта идея абсурдна.
Попытки реабилитации сталинизма, предпринимаемые А.А. Прохановым и членами Изборского клуба, основаны на грубом искажении религиозных и патриотических чувств».

Что же, позиция Церкви, слава Богу, заявлена вполне внятно, и мы можем спокойно рассмотреть само явление – а именно, попытки выдать за христианство то, что таковым определенно не является. Это явление, увы, довольно обычно – и оно постоянно повторяется в истории с разной степенью злокачественности.

Одним из самых жутких явлений Второй мировой войны были усташи – хорватские нацисты, зверства которых по отношению к сербам и евреям шокировали даже офицеров СС. Они не просто истребляли людей, но делали это с изобретательным садизмом, упиваясь мучениями жертв.

При этом усташи были глубоко религиозны и всячески подчеркивали свою приверженность католической вере. Они пользовались определенной поддержкой среди хорватского духовенства. Дело тут не в католичестве как таковом, итальянские католики в том же конфликте вели себя очень прилично – а в замещении христианства чем-то принципиально другим.

Это пример того, как религиозные ритуалы и символика, позаимствованные у христианства, могут использоваться принципиально иной религией – религией воинствующего национализма. Вся внешняя обстановка – свечки, распятия, витражи – как в Церкви, часть терминов взяты из церковной традиции, а содержание принципиальное иное, не только не связанное с Благой Вестью, но и прямо противное ей. «Усташский долг – воздать за все сполна. Но не равной мерой. Усташи, запомните: за зуб – голову, за голову – десять голов. Так велит усташское Евангелие».

Конечно, национализм – не единственное, что могут положить в пустую упаковку из-под христианства. Разного рода колдуны и «целители» любят обложиться иконами и свечками, использовать в своей практике молитвы из молитвослова – делая вещи не только не православные, но и прямо запрещенные Писанием.

Можно привести и еще один пример – в США абортмахер на поздних сроках Джордж Тиллер был членом либеральной лютеранской общины и был застрелен экстремистом прямо в принадлежащем ей церковном здании.

Может ли община, поддерживающая аборты на поздних сроках, быть христианской? Нет, однозначно, нет. Хотя здание с крестом и витражами, где люди собирались петь религиозные гимны и совершать нечто, внешне напоминающее Евхаристию, определенно было.

Так бывает – люди сохраняют внешние формы от христианства и упаковывают в них что-то свое, в моральном, а часто и в догматическом отношении противоположное.

Тот оккультный (сам Проханов говорит: «мистический») сталинизм, который исповедует изборский клуб – это что-то, завернутое в упаковку от православного христианства, но не христианство.

Разумеется, изборцы – не усташи, и крови на них нет, да и, вероятно, не будет – сложно себе представить, чтобы они когда-либо приобрели реальную власть. Но само явление мистического национализма, подающегося под видом христианства – налицо.

Вот например, цитата, которую можно прочитать на сайте изборского клуба:

«В мире накопилось к этому времени столько зла, что, может быть, мир уже не имел права на дальнейшее существование, и только русский народ, только Святая Русь могла взять на себя вот эту жертву за грехи всего человечества, которое уже уклонилось от пути Бога».

Слова приписываются святителю Николаю Сербскому, у него таких слов нет – есть слова о смысле страданий России, в которых русскому народу никоим образом не усваивается роль искупителя грехов мира.

Это понятно, потому что святитель Николай был православным христианином – а православное христианство знает только одного Искупителя грехов мира. Господа нашего Иисуса Христа. Религия, которая возводит в ранг искупителя русский – или какой угодно еще – народ, это на чисто догматическом, вероучительном уровне другая религия.

Можно проповедовать, как это делает Александр Проханов, «Учение о Сталине как о таинственной, загадочной, соединяющей землю и небо категории, которая укладывается в религиозное представление народа о высших ценностях и высших смыслах бытия», у нас, в конце концов, религиозная свобода – но надо четко обозначить, что это – другая религия, это ни в коем случае не Православие.

Христианин может иметь разные политические взгляды. Он может быть монархистом или сторонником выборной демократии. Сторонником рыночной экономики или государственного планирования. Поддерживать поиски сближения с Западной Европой или выступать за особый путь. Одних христиан могут огорчать политические взгляды других. Это, в принципе, нормально.

Но есть не политические, а нраво- и вероучительные вопросы. Какую нравственную оценку давать убиению новомучеников – это не политический, это нравственный и религиозный вопрос.

Исповедовать «учение о Сталине как о таинственной, загадочной, соединяющей землю и небо категории» или доктрину о русском (или советском) народе как искупителе грехов мира – значит исповедовать в принципе другую религию. Возможно, сохраняющую некий внешний антураж Православия – свечки, весьма своеобразные «иконы», облачения и тому подобное – но, по существу, проповедующую совершенно иное благовестие.

Кому-то может больше нравиться именно эта весть – люди всегда склонны к почитанию разного рода Варрав. Но эта весть – ложная.

Истина и спасение пребывают только в Господе нашем Иисусе Христе, который и является единственным нашим Владыкой и Искупителем.

@темы: Худиев, Православие и современность

---

Я уеду в Лондон

[Ученик с последней парты]

Автор - протоиерей Андрей Ткачев

Из всех грустных лиц самое неприятное лицо у грустного миллионера. Очевидно, что меня не интересуют чужие миллионеры. Интересуют отечественные. «Меня всё достало», – говорит типичный из них. Слышите? Его достало всё. Жемчуг мелкий, власти злые, в международной обстановке стабильности нет. Террористы захватили очередной самолет. «Здесь невозможно жить», – говорит он. «Невозможно вести бизнес, учиться и лечиться». В это самое время певец Григорий хрипит фальцетом из телевизора: «Я уеду жить в Лондон».

Всех их в Лондон тянет, начиная с Герцена и заканчивая Березовским, хоть Герцен и не миллионер. Притяжение Альбиона превозмогает. Давно пора разобраться: почему в Лондон? Почему не в Храпуново? И наверняка уже многим давно ясно – почему. Вот и наш грустный анонимный миллионер хочет, если и не сам метнуться под тень Биг Бена, то детей хотя бы туда отправить. Учиться. «Пусть, – говорит, – учатся и людьми станут». И ядро этой фразы – огульное унижение всех, кто не может или не хочет учиться в Лондоне.

Правильно. Учиться – значит, учиться. Надо же поддержать финансовую систему братского Королевства. Надо же влить свежую кровь и непосильным трудом заработанные бабки в систему частных школ Ее Величества. Из Рассеюшки надо традиционно сосать нефть, газ, никель, алмазы, алюминий. Еще уголь, зерно, древесину, мозги, юные души. Потом всё это надо конвертировать в иностранную бумагу с портретом Бенджамина Франклина и – в Лондон. Прекрасная идея! Мамка – дура. Мамка большая, и богатства ее необъятны. А Лондон маленький, и над ним вертится чертово колесо. Там надо детей учить.

Пора разобраться на идейном уровне с этой смесью пошлости и предательства. Для начала скажем, что учиться можно везде. Было бы желание учиться. Никакая система не гарантирует образовательных успехов, и мажорные чада рискуют не столько обогатиться знаниями, сколько папиными деньгами поддержать финансовую стабильность увеселительных лондонских заведений. Кто хочет учиться, тот учится уже сейчас, в независимости от места пребывания. Об этом даже спорить глупо.

Существует какой-то древний вид холуйства, понуждающий человека духовно сдаться в плен чужой культуре и цивилизации, показавшейся верхом совершенства. Здесь корень. Здесь надо копать и выкапывать. Немецкий идеализм, французский социализм, американский имперский демократизм, сменяя друг друга, лет двести с лишним властвуют над душами многих русских людей. Что же до Лондона, то там и не социализм, и не идеализм. Там что-то тихое и тайное, как черти в тихом омуте. Масонство, быть может, плюс экономическая каббалистика с целью власти над миром. Всё это пленяет и завораживает. И наши грустные миллионеры, попадая в тихую атмосферу омута с чертями во фраках, становятся похожими на вождей покоренных племен, которых допустили позавтракать с римскими патрициями.

Это и пленяет. От этого под ложечкой и сосет. Хочется не просто по временам завтракать с потомственными пастухами человеческого стада, а войти в их число. Хочется купить право перехода из мещан во дворянство, хочется добавить частицу «де» к своей обычной фамилии, как у Шарля де Голя и Оноре де Бальзака. Так, чтоб из комсомольца Синицына стать мсье де Синицын и начать картавить. Благо деньги непосильным трудом заработаны, и, значит, непреодолимых препятствий быть не должно. Ну, а первый шаг – детей заслать на поиски элитного образования. Самому же остаться пока и, ворча на грязь и неустроенность Отечества, продолжать непосильным трудом зарабатывать деньги. Высасывать их, собственно, из тех самых лесов, мехов, алмазов и угольных пластов. С грустью высасывать и, ворча, конвертировать в иностранную бумагу.

Оцените мерзость явления! Удивитесь его привычности и распространенности.

Теперь, затыкая нос от гнусного запаха этой налаженной схемы, не умолчим о том, что дети в данном случае – это аналог пленников. Это почетные заложники, которых часто в древности посылали в стан врага в знак лояльности и послушания. В знак исполнения принятых обязательств. Коли моя кровинушка у врага в логове, в почетном плену, то и я во всем покладист. В данном случае разница в том, что враг врагом не назван. Но суть та же. И ты попробуй дернись, если что. Тут же узнаешь, как замораживаются счета, исчезают родственники, вскрываются банковские тайны, в газетах публикуется компромат и проч. Схема простейшая и надежнейшая. Прозрение от чар этой схемы наступает, когда становится понятно: враг не собирался быть другом. Ты для него только ресурс: денег, политического влияния, да хоть внутренних органов на худой конец. Только ресурс. Никак не друг и ни разу не соучастник в управлении сложными процессами. Долго еще нужно на грабли наступать, чтобы понять смысл этих элементарных фраз? Холуй с шальными деньгами в глазах сливок Западного мира – это всего лишь холуй с шальными деньгами. И пусть платит эти высосанные из кровеносной системы Родины деньги за сомнительные знания для своих детей. Пусть думает, что приобщился к знати, если ему так нравится. Кому как. А мне сдается, что дело это надо прекращать. Посмотреть на него со стороны, вздрогнуть от стыда и сказать: «Хватит!».

Хватит, кстати, и Отечество хаять. Его оболганная история, разрушенное образование и покосившаяся медицина не подвергались внезапному нападению инопланетян. Они были оболганы и разрушены языками и руками самих россиян – пресловутых бывших комсомольцев – и часто под влиянием внешнего заказа. Даже без громких фраз о патриотизме, минимальная порядочность и совестливость требуют приложить руки и средства к улучшению жизни на своей земле. И отдыхая, стоит временами вкладываться не только в братские Мальдивы, но и в собственные туристические маршруты. Да надо просто прекратить практику духовного холуйства и почувствовать ответственность за свою землю и ее людей.

Ведь было уже время, когда гниющий от праздности и с ума сходящий барин привычно бросал на ветер тысячи в Баден-Бадене или на Лазурном берегу. Тысячи, слагающиеся из копеек, заработанных крепостным горбом бесчисленных Иванов и Семенов. При этом он хвалил западную культуру и хаял (сволочь!) и мужика-кормильца, и всю Родину скопом. А потом что? Потом было возмездие в виде революции и всего остального. Не стоит затаскивать в сегодняшний день худшие модели поведения дней вчерашних. Вчерашние ошибки стоит исправлять. И лечиться стоит здесь – дома, и учиться здесь, и отдыхать тоже здесь. Не так, чтоб за рубеж ни ногой. Это крайность ненужная. Но всё чаще и больше здесь, дома, с любовью. А чтобы учение, лечение и отдых были качественными, стоит вкладывать и часть средств, нажитых непосильным трудом, в свою страну, а не в чужую. В Маму, а не в мачеху.

Некогда, понимая, что стремление к роскоши, жадность и зависть являются смертельными болезнями для общества, Ликург совершил в Спарте ряд удивительных нововведений. Он упразднил, к примеру, монету серебряную и золотую, а ввел на их место деньги железные. Это были полосы металла, ни на что более не годные, так как были предварительно прокалены и вымочены в уксусе. Для хранения железных денег нужны были отдельные пристройки, для поездки на базар – упряжки коней. Для покупки безделицы нужно было тащить за собой кучу металла. Быть богатым стало стыдно. Роскошь стала предметом смеха и упрека. Роскошь исчезла, унося за собой из жизни гордость, изнеженность, воровство и прочие грехи, связанные с имущественным расслоением и жадностью.

Это был великий социальный эксперимент, который нельзя повторить, но которым стоит восхититься. Богатство стало стыдным явлением. Вместо него возвеличилась валюта твердого слова, мужества в бою, неприхотливости в быту. Имя Спарты стало именем нарицательным. И если брать оттуда, от Спарты, аналогию, то мы нуждаемся сегодня не столько в том, чтобы стыдиться богатства, сколько в том, чтобы стыдиться позорно пользоваться богатством. Отучившийся в свое время в обычной советской школе и закончивший советский вуз, помнящий запах костра в стройотряде и вкус рыбной консервы с черным хлебом, вчерашний комсомолец, а сегодняшний почему-то миллионер не должен, морщась, говорить: «Здесь нельзя жить и учиться. Я отправлю детей в Лондон». На произнесение этих слов у него нет ни малейшего права. Его задача – очнуться, прийти в светлый разум и потрудиться наконец для родной земли и ее людей, ограбленных во время оно стаей бывших «бытоулучшителей и демократов».

Что же до Лондона, то счастье там хоть и появляется изредка, никогда надолго не задерживается. Чему примеры – судьбы многих наших приблуд, от Герцена начиная и Березовским оканчивая. При том что Герцен вовсе даже и не бизнесмен.

@темы: разные интересности

---

Не могу придумать заголовок :)

[Ученик с последней парты]

@темы: стёб и юмор

---

Протопресвитер Александр Шмеман: Евхаристия Бориса Пастернака

[Ученик с последней парты]

30 мая 1960 года умер Борис Пастернак. Через год в Мюнхене была опубликована эта статья протопресвитера Александра Шмемана о евхаристических мотивах в романе «Доктор Живаго».

1

Умер Пастернак – и, несмотря на весь гул современности, несмотря на все новости о мировых событиях, в мире на минуту стало тихо и пусто. Этот гул заглушал его, в этих событиях он не принимал никакого участия. Но, как он сказал в одном из своих стихотворений, «чудо есть чудо». И чудо было в том, что его одинокий голос был слышен даже в самом его молчании, что его присутствие – в жизни, в мире, в творимой на наших глазах истории – мы ощущали как радость и надежду…
Было хорошо знать, что в Переделкино, в нескольких километрах от лихорадочной Москвы, живет человек, не только не забывший о чем-то самом главном, но для тысяч и тысяч людей ставший сам свидетелем этого самого главного…
Не наше дело здесь говорить о месте и значении Пастернака в русской литературе. Но дело всех нас постараться понять и запомнить его свидетельство. И это возвращает нас, конечно, к той удивительной книге, которая, как бомба, разорвалась над миром и теперь, после смерти ее автора, заключает в себе его последнее свидетельство, обращенное к нам.

2

Когда роман Пастернака перестал быть злободневной сенсацией, когда все прочли его и прошло время первых, поспешных и заостренных, реакций, начался спор о «Докторе Живаго». Среди восторженных голосов раздались и голоса протеста, развенчивавшие и роман, и его автора. Все это естественно, и можно предполагать, что спор этот будет долгим. Слишком много тем переплетается в «Живаго», слишком живо он касается времен и дел еще не забытых, еще отзывающихся острой болью. Начался и будет долго идти процесс медленного переваривания «Живаго», усвоения, понимания…
Возможно, мы увидим в нем то, чего не видим сейчас; возможно также, что то, что сейчас представляется нам самым важным и центральным в нем, при этом усвоении займет более скромное место. Такова судьба всех больших произведений искусства. «Анну Каренину», пока она печаталась в одном из больших русских журналов, влиятельный критик клеймил как малоинтересную «салонную драму», и сейчас есть еще люди, считающие, что, хотя Достоевский и глубокий мыслитель, писал он плохо.
Литературоведы разберут роман по косточкам, выяснят все возможные влияния, сделают все необходимые сближения. «Пастернак и Толстой», «Пастернак и Достоевский», «Пастернак и Блок» – все эти заглавия можно уже сейчас предвидеть в той обширной литературе, которая в надлежащее время получит почтенный статус «библиографии» Пастернака, неизбежного «аппарата» грядущих о нем исследований.
Идеологи, со своей стороны, докажут нам, что Пастернак «выразил» все то как раз, что утверждают и они. Мы несомненно прочтем о месте Пастернака в «освободительной борьбе», о его отношении к идее личности, демократии и т. д.
Из американских кандидатов на степень доктора философии одни, следуя Эдмунду Вильсону, начнут в спешном порядке собирать сведения о символизме православного богослужения как ключе к разгадке «Живаго», другие же применят к нему беспроигрышные категории фрейдианства или социологии… И, таким образом, причесанный, разгаданный, препарированный и детально объясненный «Живаго» займет подобающее ему место в истории культуры, и мы сможем перейти к очередным делам.
Не отрицая ценности всех этих подходов, но и не будучи ни литературоведом, ни идеологом, я хотел бы подойти к «Живаго» несколько иначе. Признаюсь, что после второго чтения романа мне перестало казаться ясным то, что казалось ясным после первого, и я не смог бы просто и, как говорят теперь, «четко» ответить на вопрос, что хотел сказать своим романом Пастернак. А вместе с тем чтение романа, вживание и вдумывание в него все очевиднее открывают, что сказал он мне. Мне кажется, что наряду с «объективным» содержанием всякого литературного произведения, составляющим предмет научного и идейного его изучения, есть еще некая несомненная тайна личного его восприятия. Автор всякого подлинного произведения искусства говорит не только «urbi et orbi», всем вообще, но и обращается к каждому отдельно и лично, и искусство, как и откровение веры, оживает по-новому и неповторимо всякий раз, когда происходит такая личная встреча. И только здесь, в этом личном его восприятии, произведение искусства способно претвориться в нечто большее, чем искусство, способно умереть как искусство, как только книга и ожить как незримая, но движущая сила жизни.

3

Уже так много было сказано о религиозном характере «Доктора Живаго», что не стоит ломиться в открытую дверь. Конечно, это книга религиозная, но не в том смысле, что речь в ней идет о религии, а в том, что в ней все отнесено к некоей последней, духовной глубине, к какому-то основному, в пушкинском смысле этого слова, важному вопросу. Люди, и события, и природа – все здесь живет и движется как бы на фоне чего-то другого, и это другое, не объясненное, но показанное, придает смысл и важность всему, что совершается, и – таинственно присутствуя – указывает на значимость всего.
Справедливо говорили о символизме «Доктора Живаго», но символизм этот очень далек от ходячего, общепринятого его понимания – как действий и ситуаций, долженствующих изобразить что-то «другое» и только в этой своей символичности и приобретающих смысл.
Символизм «Живаго» определен в самом романе. «Жизнь символична, – говорит Пастернак, – потому что она значительна». Понятие символизма здесь прямо обратно обычному его пониманию. Не потому то или иное событие или сама жизнь значительны, что символичны, а, наоборот, потому они и символичны, что значительны. Если по-особенному вглядываться в жизнь мира, человека, природы, в историю и любое событие в ней, если по-особенному относиться к ним, человек и его жизнь, мир, в котором он живет, приобретают новый смысл, раскрываются в новых измерениях, и это и есть символизм.
Можно видеть и можно созерцать. Созерцать нельзя без «видеть», но можно видеть и не созерцать. Так вот мне кажется, что символизм «Доктора Живаго» – это символизм, раскрывающийся в созерцании; это не символизм, противостоящий реализму, а, напротив, реализм, доведенный до своего предела, ибо познать реальность до конца и значит познать ее смысл, ее последнюю сущность. Литературный «реализм» определяется обычно как описание мира и жизни «такими, какие они есть». Но кто нам скажет, что есть и каково то, что есть ? Ответ Пастернака и его метод: по возможности увидеть до конца, «видеть» расширить до «созерцать», разгадать символичность жизни через постижение ее значительности.
Но ведь это и есть религиозный, более того – нарочито христианский подход к жизни и к человеку. Еще в Евангелии сказано: «Глазами смотреть будете – и не увидите» (Мф. 13:14). В человеке Иисусе из Назарета Галилейского можно увидеть, но можно и не увидеть Сына Божьего. Для того, чтобы увидеть, нужна глубина взора, нужно созерцание в глубочайшем смысле этого слова. И это созерцание и есть основной ход веры, определяющий собой все остальные «ходы» и весь вообще подход к реальности. Ибо если в человеке Иисусе я увидел и познал Бога, то в каждом человеке я увидел и познал больше, чем то, что я в нем только вижу.
Отсюда возможность этого странного отождествления в притче о Страшном Суде: «Я был в темнице, вы Мне послужили». Вера, направленная на Бога, раскрывает нам и подлинную сущность мира, жизни, человека: здесь основа христианского «символизма», непонятного всем тем, кто символизм противополагает реализму как нечто именно «символическое», нереальное. Вера делает возможным то созерцание, о котором мы только что говорили, тот новый и совершенный реализм, который оказывается и совершенным символизмом. «Жизнь символична, потому что она значительна».
Вот этот подход – религиозный в самом глубоком смысле слова – и составляет в моем личном опыте и восприятии «Доктора Живаго» самое важное содержание романа. Современная литература подход этот утеряла. Утеряла вполне, так сказать, «искренне», не по злой воле и не по пустяковым причинам, но все-таки утеряла, и это определяет, при всех ее несомненных удачах, ее кризис. Она дает нам много удовольствия, много эстетического наслаждения, ибо писать, делать литературу научились теперь так, как, пожалуй, раньше не умели, но она перестала питать нас, то есть именно претворяться в нас, в наш духовный опыт, изнутри обновлять и расширять его.
Читая изумительные описания природы у Бунина, восхищаешься их совершенством. Но это совершенство видения, не созерцания. Он видит и нам дает видеть, но он не созерцает и в созерцание, в духовное постижение реальности не вводит нас. Такое видение может обернуться первобытной, почти животной радостью жизни, и оно может выявить и отразить печаль и бессмыслицу жизни, оно может, в пределе, подвести нас к какой-то тайне и указать нам на нее, но, не претворяясь в созерцание, оно остается, в конечном итоге, только литературой.
И вот чудо «Доктора Живаго» – и я сознательно употребляю это слово – в том, мне кажется, что этот подход он нам вернул. В нем снова просветлело искусство, стало не только отражать свет или тьму жизни, но в мире и жизни само стало источником света и тепла.
Как давно нам не было дано прочитать книгу, которую мы ощутили бы и пережили, как излучающую именно свет и тепло, и это несмотря на все ужасы, которыми она наполнена! И книга эта пришла к нам от человека, который, казалось бы, больше, чем кто-либо иной, имел право на разочарование и отчаяние, на цинизм или обличительный гнев. И чтобы написать ее, чтобы изучить этот свет и тепло, он не ушел, как другие, в некое сладостное инобытие, в созерцание прошлого, в эскапизм интимного, личного, лирического. Нет, он, утонченный лирик и певец «деталей», взял темой своей книги свое собственное страшное время, страшную Россию этого времени и страшных людей этой России и этого времени.
«Доктор Живаго» – плод духовного подвига, свободы и ответственности. И, вглядываясь в запечатленное на фотографии удивительное лицо этого удивительного человека, вглядываясь в весь его облик на фоне белых берез и снега его подмосковного уединения, невольно вспоминаешь слова поэта: «Он весь дитя любви и света, / Он весь свободы торжество…».

4

В чем же заключается этот особенный подход к миру и человеку, который я определил как созерцание и в котором я ощущаю главную «тему» Пастернака? Оговорю сразу же, что ту идеологию, элементы которой рассыпаны по всему роману в высказываниях дяди Юрия Николая Николаевича Веденяпина, Симы, самого Юрия, я не считаю главным содержанием этого произведения. И идея свободной личности, и идея жизни как жертвы, и та «философия истории», которую высказывают герои Пастернака, и, наконец, «человек, благодарно разнесенный по всем колыбельным песням матерей и по всем картинным галереям мира», – все это не специально оригинально и составляет общее достояние, общий воздух русской религиозной мысли.
И если бы роман был написан для того, чтобы провозгласить еще раз эту «русскую идею» (вернее, русское преломление общехристианской идеи), то это был бы «roman à theze», в котором внимания заслуживала бы по-настоящему только эта «theze». Но мне думается, что настоящее значение романа не в этой идеологии, выраженной к тому же довольно сбивчиво и не без противоречий. Значение его – именно литературное, а не идеологическое – в том, что сказал, выразил, дал нам почувствовать и пережить Пастернак как писатель, а не как мыслитель.
Здесь я подхожу к тому, что я ощутил как самое главное в «Докторе Живаго». Но, чтобы объяснить это самое главное, я должен начать не с Пастернака, а с христианства. Два ощущения или, точнее, два опыта определяют собой исконное «самоощущение» христианства, то, без чего его учение, его жизнь, его призыв «не звучат». Это – опыт благодарения и опыт смерти как врага. То таинство, в котором христианство выражает всю свою сущность и всю свою жизнь, которое «исполняет» Церковь, называется Благодарением, Евхаристией.
Богословие учит, что благодарение, хвала суть высшие формы молитвы; все богословские учения о восстановлении человека, о его спасении и возвращении к Богу можно, в конечном итоге, свести к тому, что во Христе человеку возвращено чистое благодарение как действительная сущность его жизни. Это не один из культовых актов, не одна из молитв. Это то состояние, в котором и для которого человек создан, подлинное проникновение в бытие и причастие Божественной жизни. Ибо благодарение есть одновременно проявление любви и свободы, и потому в нем преодолевается основная ограниченность, «рабство» твари – зависимость и страх… Совершенный Человек Христос в Себе восстановил это изначальное евхаристическое отношение человека к Богу и нас вводит в вечную Евхаристию. Достичь ее, причаститься ее – существенно, всецело, онтологически – и есть замысел и цель христианской жизни.
Все это мы знаем умом и исповедуем устами. Но как слаба эта «евхаристичность» в нас и в нашей церковной жизни! Можно сказать, что она уже давно перестала быть «доминантой» нашей веры, нашего христианского опыта жизни. И если голос христианства так слабо звучит в мире, то это, может быть, потому прежде всего, что христиане забыли, растеряли в дороге это ощущение и самого христианства, и всей жизни как жертвы хваления…
Но как раз это ощущение определяет собой роман Пастернака от первой страницы до последней. Если он называет своего героя «Живаго» – живым, то эту жизнь сохраняет, поддерживает, наполняет в нем именно это глубокое чувство благодарения, ощущение жизни как дара.
Это не какая-то животная сила жизни как таковой, ибо ее лишен Живаго, о чем свидетельствует его биография. Это не «витализм», торжествующий, несмотря на все препятствия: конец Живаго, его смерть достаточно красноречиво свидетельствуют об этом. Нет, сила этой очень человеческой жизни в том, что, несмотря на грехи, падения и путаницу, в ней всегда – как очищающее и преображающее начало – возвращается и действительно торжествует благодарение, ощущение жизни как чистоты и целостности.
Я не привожу цитат, потому что эта «тема благодарения» не есть одна из тем романа. Это общий тон книги, это изнутри пронизывающий ее свет. Откуда он пришел к Пастернаку? Мы этого не знаем. Но качество этого благодарения, его тональность – христианские…

Опубликовано в журнале «Вольная мысль» №3. Мюнхен, сентябрь 1961

ПРАВМИР

@темы: разные интересности

---

Людям свойственно ошибаться

[Ученик с последней парты]

Автор - Сергей Худиев

«Сибирская католическая газета» разместила на своем сайте перевод статьи из Catholic Herald. Статья называется «Встреча Франциска с Путиным несет множество рисков», принадлежит перу о. Александра Люси-Смита, американского католического священника, и содержит политические оценки, которые я не буду рассматривать подробно.

Сама по себе встреча Путина и Папы Франциска является частью дипломатических усилий вокруг украинского конфликта, а дипломатия всегда лучше войны. Тем более, что сам Папа уже выражал свою миротворческую позицию — к резкому неудовольствию воинственной части униатского духовенства.

Обращает на себя внимание другое. Слова автора «Только недавно Патриарх Русской Православной Церкви, похоже, заявил лояльным ему православным верующим на Украине, что они более не обязаны подчиняться правительству в Киеве». Что же, есть вопросы оценок — с которыми можно соглашаться или не соглашаться — а есть вопросы фактов. Что говорили — и чего не говорили — те или иные публичные фигуры, обращаясь к народу, вопрос легко проверяемых фактов.

Заявление, что Патриарх Кирилл говорил нечто подобное — легко проверяемая ложь. С сайта Catholic Herald идет ссылка на сайт JamesTown Foundation, с сайта этой организации — на сайт Euromaidan Press, этот сайт ссылается на то, что Патриарх Кирилл, якобы, назвал власти Украины «безбожными». (Призыв не повиноваться этим властям не приводится вообще). Обратившись к выступлению Патриарха, мы видим, ничего и близко подобного он не говорил:

«По милости Божией народ наш выстоял, и в этом году мы отпраздновали 70-летие Великой Победы. Мы каждый день благодарим Бога за то, что и воинствующее безбожие отступило, по крайней мере, уже не проявляет себя от имени государственной власти. Каждый человек может верить или не верить — это его личный выбор; но когда безбожие становится государственной идеологией, в результате чего гибнут люди, разрушаются святыни, хулится имя Божие, то это уже более чем идеология. Со всем этим справилась Церковь наша, справился украинский православный народ»

Желающие могут увидеть выступление Патриарха в записи.

Очевидно, речь идет о безбожии коммунистической эпохи. Журналисты, которые пожелали тут усмотреть объявление нынешней украинской власти «безбожной», или, тем более, призыв ей не подчиняться, просто солгали. О. Александр Люси-Смит, не зная языка, и будучи, видимо, занятым человеком, не стал утруждать себя проверкой. Впрочем, как показывает опыт, американские официальные лица отличаются трогательным простодушием и детской доверчивостью, так что воспринимают сообщения своих местных союзников — будь то из Ирака, Ливии, Украины или России — как непреложную истину, без какой-либо проверки. Но священник должен был бы лучше разбираться в людях.

Обратим однако внимание на то, что подобная грубая ложь в отношении Церкви, в том числе, к сожалению, на христианских ресурсах, является, в ходе этого конфликта, систематической. Почему? Зачем лгать о таких легко проверяемых вещах, как содержание публичных выступлений?

За этим стоит одна очень глубокая и болезненная потребность.

Майдан обещал улучшение нравов, избавление от коррупции, достаток, принадлежность к более благоустроенному, развитому и богатому миру «настоящей» Европы. Но, пожалуй, самое главное — он обещал людям выход из унизительного состояния бедности и бесправия. Он был «революцией достоинства» в том отношении, что пообещал людям в беднейшей стране Европы достойную жизнь. Он всколыхнул самые горячие надежды, породил эмоциональный опыт общности и отваги, который многие участники прямо отождествляли с религиозным.

Поэтому по-человечески можно понять, что почти все христианские общины Украины горячо поддержали Майдан. Многие христианские служители явились не только участниками, но и самыми энергичными агитаторами и организаторами выступлений — сначала вполне мирных. Но и когда (после неудачной попытки разгона) Майдан перешел к прямому насилию, в правоохранителей полетели камни и бутылки с горючей смесью, они отнюдь не стали удерживать свою паству, но, напротив, всячески ее ободряли.

Разумеется, насилие, которое совершали их политические соратники, казалось им столь же справедливым, достойным, оправданным и героическим, сколь возмутительным, подлым, зверским и позорным казалось им насилие противников. Это, скажем еще раз, очень по-человечески — однако служителям Божиим следовало бы знать нечто лучшее.

В стороне от общего воодушевления осталась только Украинская Православная Церковь, заявившая, что имеет своих чад на обеих сторонах гражданского конфликта.

И вот теперь, полтора года спустя у нас есть возможность оценить последствия Майдана — которые вполне очевидны. Люди, пошедшие на «свет Майдана» и поверившие его обетованиям, оказались жестоко обмануты. Как это довольно обычно для революций, прежний режим, который казался революционерам невыносимым и преступным, терпеть который казалось нестерпимым унижением, теперь выглядит совсем не так плохо на фоне того, что принес Майдан. Обещания Майдана не только оказались не выполнены — хуже того, они выполнены с точностью до наоборот. Люди получили обнищание вместо достатка, рост коррупции вместо ее сокращения, сужение гражданских прав вместо их расширения — их жизнь стала намного более бедной, нестабильной, опасной и бесправной, чем при Януковиче. Выяснилось, что никто не собирается (и не собирался) принимать Украину в ЕС. Что с финансовой помощью умирающей украинской экономике Европа и Америка не спешат, оскорбительно опасаясь, что такая помощь будет разворована. Что материальный достаток некоторых людей, действительно, вырос в разы — но очень немногих, да и до этого совсем не бедных. Это, в принципе, можно было предвидеть с самого начала — но люди не хотели.

Таково реальное положение дел, которое отмечают многие, от New York Times до католического епископа Станислава Широкорадюка, ординария Харьковско-Запорожского, который говорит в своем письме к президенту Порошенко: «Коррупция процветает, она поражает даже войско; торгуют всем, даже человеческой жизнью и Родиной. Фактом является и то, что за последний год Украинцы обеднели в несколько раз, а некоторые, на этом фоне, обогатились, и тоже в несколько раз»

Духовные лица (и христианские общины) поддержавшие Майдан, оказались в положении людей, соучаствовавших в жестоком обмане — конечно, не по злому умыслу, а по общему увлечению, по вере в ложные обетования, по очарованности «светом Майдана». Людям свойственно ошибаться — и, как гласит продолжение этой известной фразы, глупцам — настаивать на своих ошибках.

Конечно, как это обычно бывает при революциях, ответом на недоумение «за что боролись» являются поиски виноватого — и виноват, конечно, в данном случае Путин и «агрессия Москвы».

Что же, люди в Донецке тоже считают себя жертвами агрессии — вы можете спросить у них, как некоторые западные корреспонденты и спрашивали — только не со стороны Москвы, а со стороны Киева. То обстоятельство, что гибнут под артиллерийскими ударами именно они, придает их словам больший вес.

Но так или иначе, скандирование гневных речевок в адрес Путина может послужить для эмоционального отвлечения — но никак не отражается на реальном положении дел. Если вы нашли убедительного злодея, виновного в том, что вы провалили ваши обещания, это ничего не меняет в том, что обещания вы все-таки провалили.

Можно считать, что в неудачах социалистического строительства виноваты вредители и фашистские шпионы — и, наверняка, какие-то фашистские шпионы существовали и на самом деле. Но это ничего не меняет в факте самих неудач.

И здесь можно, конечно, настаивать на своих ошибках, восхвалять Майдан, безоговорочно одобрять все, что делают постмайданные власти. Очевидно это потребует повышения градуса риторики в адрес врагов, которые во всем виноваты, борьба с которыми есть дело святое и праведное и т. д.

Но чем все это кончится? Невозможно вечно поддерживать людей в состоянии патриотического воодушевления. Неизбежно они зададутся вопросами — и уже задаются — «А что мы получили по итогам смуты, за которую нас агитировали — и в которой нас поощряли — наши духовные пастыри? И не продали ли эти пастыри своих овец на бойню? А что именно нам дали наши великодушные западные друзья? И почему вообще мы сочли их друзьями?»

Как сказал один латиноамериканский прелат, «церковь, которая связывает свою судьбу с политиком, останется вдовой на следующих выборах». Это особенно верно, если церковь связывает свою судьбу с политиками, при которых жизнь людей сильно ухудшилась, а их надежды были обмануты.

Единственная из крупных религиозных общин страны, Украинская Православная Церковь этой ошибки не сделала — устранившись от поддержки той или иной стороны в конфликте. С самого начала митрополит Онуфрий и Патриарх Кирилл сказали, что не будут поддерживать ту или иную сторону в конфликте.

Как сказал митрополит Онуфрий в своем обращении:

«...Церковь Христова не делит свою паству по национальным признакам или политическими предпочтениями. Мы молимся за всех, несмотря на то, по какую сторону баррикад они оказались. На протяжении всех месяцев общественно-политического кризиса в Украине наша Церковь последовательно призывала к примирению и искала пути, чтобы не допустить кровопролития...»

Ту же позицию занимает Патриарх Кирилл:

«Наша принципиальная точка зрения заключается в том, что Церковь должна быть поверх любой схватки. Церковь должна сохранять свой миротворческий потенциал даже тогда, когда всем кажется, что никакого в принципе миротворческого потенциала не существует. Это непростая позиция, потому что каждый, кто разделяет ту или иную точку зрения, кто вступает в гражданский конфликт, пытается искать поддержку в Церкви. Но Церковь может и должна оказывать поддержку исключительно в рамках своего Божественного мандата — того, что Господь поручил Церкви. Мы должны осуществлять пастырскую, душепопечительскую работу, мы должны совершать молитву, мы должны примирять людей, но мы ни в коем случае не должны обслуживать те или иные политические взгляды, позиции, концепции, и тогда это позволяет Церкви, находясь над схваткой, сохранять свой миротворческий потенциал»

Эта позиция Украинской Православной Церкви — епископы которой повели себя не как мирские люди, ослепленные страстями, но как рассудительные пастыри, служит болезненным укором для многих. Оказывается, можно было и так. Незачем было вовлекаться в водоворот Майдана, незачем было безоговорочно поддерживать и одобрять все, что делают власти. Незачем было закрывать глаза на страдания жителей Восточной Украины, гибнущих под обстрелами правительственных войск. Для тех, кто совершил страшную ошибку — и продолжает на ней настаивать — вид тех, кто этой ошибки избежал, становится все более невыносим.

Отсюда желание верить в ложь — что на самом-то деле Украинская Православная Церковь не над схваткой, на самом-то деле, она «агент Кремля». Желание настолько острое, что люди пускаются в самую явную и легко проверяемую ложь.

Но можно же поступить и по-другому — признать, не обязательно даже публично, просто для себя — что в оценке конфликта как братоубийственного был с самого начала прав митрополит Онуфрий, как, впрочем, и папа Франциск, оценивший конфликт точно также.

И подумать о том, что делать дальше. Для начала можно, как сказал поэт, «чрезмерно громких од убийству не слагать, лгать только по нужде, а без нужды — не лгать». Мягко уклониться от роли идеологической обслуги при властях, председающих над бессмысленной войной и разваленной экономикой.

И сместиться на ту позицию, которую с самого начала и занимала Украинская Православная Церковь — не поддерживая ни одну из сторон конфликта, стремиться к миру и облегчению людских бед. Тогда и не возникнет желания (и нужды) распространять заведомую неправду.

@темы: лента новостей, Худиев, Патриарх Кирилл

---

Бабушек уже на всех не хватает!

[Ученик с последней парты]

@темы: стёб и юмор

---

В. Легойда: «Не вижу беды, если священник иной раз котика запостит»

[Ученик с последней парты]

В конце мая 2015 года патриарх московский и всея Руси Кирилл завел страницу «ВКонтакте», и это сразу привело к скандалу. В первые же дни на странице патриарха появились сообщения «Бога нет», «Аллах Акбар», порнографические картинки, объявления о продаже гаража и другие заявления, которые могут оскорбить чувства верующих. В итоге комментарии на странице временно отключили. Специальный корреспондент «Медузы» Илья Жегулев встретился с председателем Синодального информационного отдела РПЦ и главным редактором «журнала для сомневающихся» «Фома» Владимиром Легойдой, который отвечает за ведение страницы, и поговорил про троллей, сотрудничество РПЦ с властью и новые технологии миссионерства.

Патриарх и котики

— Недавно патриарх Кирилл завел свою страницу «ВКонтакте». Как вы оцениваете первые результаты и почему фактически через день были закрыты все комментарии? Зачем выходить на связь с паствой, если никакого фидбэка вы слышать не хотите?

— Давайте по порядку. Я как зануда-преподаватель скажу, что не патриарх открыл страничку, а открыта официальная страница патриарха, которую будет вести Синодальный информационный отдел.

— Ну понятно, что это не он сам пишет.

— Так же, как в фейсбуке страницу Святейшего ведет наш отдел — точно так же и «ВКонтакте». Открытие страницы свидетельствует, конечно, о том, какое значение патриарх и Церковь придают новым коммуникационным возможностям. «ВКонтакте» — самая большая русскоязычная сеть, там большинство — наша молодежь. А патриарх все время говорит о важности общения с молодежью. На 1 июня — это чуть больше недели работы — количество подписчиков новой страницы — 100 тысяч. В первые дни в сутки было более миллиона посещений. Такой старт не только я высоко оцениваю, но и руководство «ВКонтакте», с которым мы, конечно, в контакте.
Вечный вопрос христианина к любому коммуникационному инструменту: только ли количество является показателем? Или если хоть кто-то там задумается, то это уже хорошо? Я думаю, истина где-то посередине.
По поводу удаленных комментариев: не было там серьезных и острых вопросов. Если таковые были, то они не удалялись. А удаленные — позорный, для тех, кто это писал, троллинг. Большинство я даже процитировать не могу. Увы, много глупости и карликовой злобы. Все серьезные вопросы мы оставили. Никто не собирается убирать ни серьезную критику, ни какие-то экзистенциальные вопросы, философские, сложные. Но когда расписываются в своей интеллектуальной несостоятельности… Это же видно по реакции других людей. «Зачем вы это пишете?» — очень много раз постили самые разные люди. Были, например, такие комментарии: «Я человек неверующий, но мне стыдно на это смотреть».
Не хочу на основании троллинга делать какие-то негативные обобщения о качестве нашей молодежной среды. Более того: я уверен, что оно совсем другое. Просто те, кого принято называть троллями, живут немножко по своим законам. В целом же, громадная аудитория «ВКонтакте» с благодарностью и энтузиазмом встретила патриаршую страницу.

— Но давления троллинга вы все-таки не выдержали и закрыли комментарии.

— В настоящий момент комментарии закрываются на время, потому что порой троллей набегает очень много. Почистим ленту, потом вновь открываем. Комментарии важны. Понятно, что у Святейшего нет возможности и необходимости онлайн все читать, но с отзывами он познакомился.

— А кто пишет посты? Есть конкретный человек или…

— Все посты на странице — это цитаты из выступлений, бесед и проповедей патриарха, наши сотрудники не столько пишут, сколько размещают выбранные цитаты и фото. А 31 мая, по случаю праздника Троицы, на странице появилось первое обращение патриарха непосредственно к пользователям «ВКонтакте». Все фотографии сделаны пресс-службой Святейшего.

— А о чем эти месседжи должны быть, есть ли какая-то политика? Недавно же как раз патриарх говорил по поводу того, что надо активнее быть в социальных сетях, вести эту работу. Я так понимаю, что это продолжение его слов.

— Да, конечно.

— Он говорит, что надо поднимать какие-то полемичные темы.

— У Церкви нет какой-то «особой политики» в социальных сетях. Задача Церкви — это обращение человека к Богу. Куда ходили апостолы, где они проповедовали? На площадях, где люди собирались. Где сегодня собираются люди? Да, сегодня люди собираются и на площадях тоже, недавнее свидетельство чему — концерт, посвященный Дню славянской письменности и культуры, когда десятки тысяч людей собрались на Красной площади 24 мая. И перед концертом к пришедшим было обращено слово патриарха. Но люди собираются не только на площадях. За один день работы мы собрали количество подписчиков, которое не каждая площадь вместит.
Конечно, в социальных сетях свои законы, свой, как сейчас говорят, формат. Мы не можем идти со своим уставом в чужой монастырь. Более того, многие специалисты считают, что успешная запись «ВКонтакте» отличается от успешной в фейсбуке. Приходится изучать, пробовать, искать язык церковной миссии в XXI веке. Главное, что не меняется содержание этого послания, в центре которого — Христос. Бог, который есть любовь.

— Я немного не про то. Дискуссионные темы — они будут? Как раз, мне кажется, патриарха волновало, что десятки священников постят котиков в интернете.

— Ну, священники все-таки не так активно постят котиков, с одной стороны. С другой — не вижу беды, если священник иной раз и котика запостит. Вот если он только котиков размещает, тогда, конечно, не очень понятно, для чего. Но таковых я не встречал.
Дискуссии на странице патриарха уже есть. Их ведут сами читатели, порой, весьма интересно. И все же дискуссия — не цель существования этой страницы. Но пастырь, конечно, должен реагировать на вопросы, которые у людей возникают. Поэтому все содержательные записи внимательно читаются и анализируются. Мы найдем способы, как на них ответить.

— А не было бы выходом вести блог и общаться с православной паствой в проверенной православной социальной сети? Есть ведь социальная сеть «Елицы», и там уже отфильтрованы люди — никаких троллей, никого лишнего.

— А у нас и там есть официальная страница. Но мы же не делим людей на «чистых» и «нечистых». Сеть «Елицы» создали как пространство для людей одного мировоззрения, там нет троллей. Слава Богу, что такая страница есть. Но понятно, что там намного меньше людей, чем «ВКонтакте». И вопросы там другие.
Речь идет о том, что люди Церкви никогда не запирались в церковной ограде (хотя были времена, когда их запирали или даже ломали эти ограды; кто-то тоскует по этим временам и сегодня). Наоборот, в Евангелии не раз подчеркивается, что радости на небе об одном раскаявшемся грешнике больше, чем о многих праведниках.

— Один раскаявшийся тролль…

— Ну да… По опыту фейсбука могу сказать, что бывает такой «полутроллинг»: когда человек что-то сказал — на грани фола, но видно, что у него болит, что ему не все равно, что он готов (или даже хочет) услышать ответ на свой вопрос или упрек. И если ты ему начинаешь отвечать не по принципу «сам дурак», а «почему вы так? если вас это волнует, давайте обсудим, посмотрим на это с другой стороны и прочее» — то иногда человек из такого «полутролля» может… Может, конечно, и в тролля превратиться и его приходится удалять, но бывает и совсем наоборот.

Медийное православие

— Понятие «православная медийная политика» появилось только в последние годы, с новым патриархом. Вообще, зачем нужен Синодальный отдел, которого раньше никогда не было? При патриархе Алексии II, кажется, пресс-служба прекрасно справлялась.

— Патриарх Кирилл, еще будучи митрополитом, придавал очень большое значение взаимодействию со СМИ. Служба коммуникации Отдела внешних церковных связей, который он возглавлял много лет, была мощным подразделением по работе с медиа. Поэтому, когда митрополит Кирилл был избран патриархом, задача качественного взаимодействия со СМИ была вновь поставлена — теперь в общецерковном масштабе. Опиралось это решение на понимание объективной ситуации: информационное общество, медиа-активность необходима.
В этой связи я бы обратил внимание на две задачи нашего отдела. Первая: важно, чтобы голос Церкви в СМИ был слышен. Вторая: он должен звучать адекватно. К пятилетию служения патриарха в 2014 году мы смотрели, насколько увеличилось количество материалов о Церкви в СМИ. Так вот, оно увеличились в пять раз с 2009-го по 2014-й. Сейчас еще больше, поскольку тренд восходящий. Конечно, если говорить об адекватности…

— Дело Pussy Riot тоже считалось публикациями о Церкви?

— Только те материалы, где Церковь упоминалась. Но тема давно прошла, а тренд сохранился. Нейтральных и положительных публикаций всегда больше, чем негатива.
Но есть, повторяю, еще и вопрос об адекватном представлении Церкви в СМИ. Это уже вопрос качества, и здесь гораздо все сложнее, конечно. Я бы не хотел ни в коей мере коллег по цеху обвинять во всех смертных грехах, но все-таки могу сказать, что, конечно, качественно все не так радостно, как хотелось бы. Это связано с общим профессиональным состоянием журналистики: оно весьма печальное.
Примеров, увы, много. Вот, скажем, патриарх проводит заседание координационного комитета конкурса «Православная инициатива» (грантовый конкурс, поддерживающий проекты в разных областях: информационной, культурной, образовательной, социальной — прим. «Медузы») и говорит в неформальном вступительном слове о том, что по пути на заседание [он] разговорился со своим водителем о проблемах ЖКХ, о том, что растут цены и люди не всегда понимают, почему, что с этим делать, что такое гражданская активность и прочее. На следующий день в одном СМИ выходит заголовок: «О том, что растут цены на ЖКХ, патриарх узнал от своего водителя». Вот это что? Это либо полное непонимание причинно-следственных связей, отсутствие логики, либо сознательное искажение фактов. И то, и другое — показатели профнепригодности.
Журналист, по моему глубокому убеждению, не может быть объективным. Просто потому, что он — человек. Человек — существо субъективное. Так что, если признавать за журналистами право называться людьми, то без вариантов. Но врать нельзя. Если, скажем, на Красной площади 24 мая — на нашем концерте, посвященном Дню славянской письменности и культуры — было несколько десятков тысяч человек, то нельзя говорить, что их было пять или около семи. Особенно, если в качестве аргумента выступает твое ощущение, которое, не перестану повторять, категория ненаучная.
Православная журналистика — часть современной, поэтому она какими-то родовыми травмами общими тоже страдает. Мы, по большому счету, всегда отвечаем на один вопрос: а зачем Церковь? Или: что делает Церковь для?.. И здесь важно понимать, что такое Церковь. Простой пример. Вот говорят: а какую помощь Церковь оказала, допустим, пострадавшим там-то и там-то? И смотрят на сумму, собранную стараниями нашего отдела по благотворительности и социальному служению, сопоставляя эту сумму с цифрами помощи от других организаций. Но Церковь — намного больше, чем даже все синодальные отделы вместе взятые. Поэтому, когда коллеги-журналисты пишут: вот смотрите, Церковь собрала столько-то миллионов рублей, Общественная палата столько-то миллионов рублей, а вот эта организация — столько-то, давайте сравним удельный вес — это просто не вполне некорректно. А если корректно, то нужно считать, каков был процент православных из тех, кто внес деньги в другие фонды. Если вообще нужно это считать. Церковь, в первую очередь, меняет человека, людей, а люди меняют жизнь. Вот основной вклад Церкви в решение любых земных проблем.

— Тем не менее, фандрайзингом Церковь занимается достаточно успешно — недавно вышло расследование по поводу того, кто спонсирует строительство храмов в Москве.

— Пока не читал. Обычно когда говорят «журналистское расследование», предполагают, что кого-то вывели на чистую воду…

— Сразу вздрагиваешь инстинктивно, да?

— Да нет, отчего же? Вздрагиваешь — это когда на воре шапка горит. Нам вздрагивать нет причин. Слава Богу, что строятся церкви, потому что, как не раз уже говорилось, чем больше храмов, тем меньше тюрем и детских домов. Не бывает пустых храмов, слава Богу. И если церковь строится, в ней всегда возникает община.

— Пока меньше [тюрем и детских домов] не становится, зато меньше парков. Как вы относитесь к протестам граждан против того, что на территории, где был парк, собираются строить храм?

— А сейчас там что-то страшное, да, вместо парка? Ну что — парк как был, так и остался, можно прекрасно гулять — никто не заставляет человека заходить в храм, он может обойти вокруг.

— Вы вообще реагируете на протесты?

— Смотря на какие. Помню общественные слушания по поводу строительства храма при МГИМО. Совершенно было очевидно, что некоторые активные критики просто не живут в этом районе. Потом их видели и в других местах.

— Я знаю конкретных жителей района.

— Но я же тоже рассказываю вам про то, что знаю и что видел и слышал лично. Когда людям задавали прямой вопрос, где они проживают, оказывалось, что они живут где-то «тут рядом»: на юго-западе, но… ближе к северу. Знаете, как в замечательном анекдоте: «Вы откуда? Из-под Питера. А конкретней? Из Бишкека».
Второй момент: выделение конкретного участка земли. Люди могут протестовать не против храма — мне вообще сложно представить, что должно в душе у человека происходить, чтобы он протестовал против строительства храма. Речь может идти о конкретном месте. Но и таких случаев совсем мало.

— Да, но почему-то никогда все-таки не было какого-то компромисса.

— Вы так уверенно говорите в абсолютных категориях: никогда не было. Почему же не было? Место всегда обсуждается на общественных слушаниях, были случаи, когда меняли первоначально выделенные участки на другие. Поймите, не Церковь единолично решает, где строить. Народ обсуждает и решает на публичных слушаниях, городская власть утверждает это решение, мы строим.

— Хорошо, вернемся к медийной политике. Журнал «Фома», придуманный «для сомневающихся» — это начало реализации вашей концепции «православного миссионерства», которое сейчас в новом качестве проявляется в медийной политике Синодального информационного отдела?

— У любого средства массовой информации есть несколько функций: информировать, просвещать и развлекать. Соответственно, православные СМИ тоже должны удовлетворять этому, только развлекать я бы заменил на «увлекать».
Что касается «Фомы». На третьем курсе МГИМО я учился по обмену в Калифорнии, и там познакомился с православной общиной. Ее основателями были известный православный американец — иеромонах Серафим (Роуз), книги которого были очень популярны в начале 1990-х, и отец Герман (Подмошенский), из русских эмигрантов. Уникальность этой общины была, в том числе, и в том, что она очень многих американцев привела к православной вере. В городе Чико, рядом с университетским кампусом, где я учился, был Богоявленский скит, в котором жили два православных послушника-американца. Они начали выпускать журнал, я им помогал. Он назывался «Death to the World», то есть «Смерть для мира», «Умирание для мира». Здесь обыгрывалась и монашеская идея умирания для мира, и, в общем, такая панковская идея, потому что на тот момент журнал был такой хардкор для панков: черно-белый, аскетичное оформление и прочее. Его множили на ксероксе, раздавали в университете и прочее.
Когда я уезжал, мне отец Герман сказал, что надо в России такой издавать журнал. Я говорю: ну я же не панк, я такой не могу. Он говорит: издавай, какой можешь, но журнал нужен.

— А вы не были неформалом?

— Нет-нет, я был отличником-«формалом», так сказать. Но при этом, знаете, если можно так о себе говорить, с поцарапанным сердцем — в том смысле, что как-то всерьез все воспринимал. На тот момент, это был 1995 год, в православном книгоиздании, в основном, царствовал репринт дореволюционных изданий. В Москве был один известный книжный магазин на метро «Спортивная». Точнее, стол с книгами в обувном магазине, поэтому его так и называли в народе — «Православная обувь». И тогда почти не было журналов.
В 1994 году стал выходить замечательный журнал «Альфа и Омега», который много лет делала Марина Андреевна Журинская, это было серьезное интеллектуальное чтение, целая эпоха в православной публицистике. А я в 1995 году встретил своего друга, Володю Гурболикова, который тогда работал в газете «Солидарность».

— Тоже, кстати, была почти панковская газета.

— Более того: Гурболиков был анархистом какое-то время до прихода в Церковь, поэтому он был еще и специалист в самиздате. Мы не писали бизнес-планов и не искали спонсоров. Мы вообще напоминали больше всего влюбленных людей, которые хотят всему миру рассказать о том, как прекрасна их возлюбленная. Нашей любовью стало христианство. Но нас, как любых влюбленных, порой заносило. Скажем, была идея заканчивать каждый номер журнала огласительным словом к крещающемуся. Что это значит? Мы полагали, что интересующийся, но сомневающийся человек, возьмет в руки журнал, начнет его читать, сомнения будут исчезать пропорционально прочитанным страницам, к концу же журнала он будет готов креститься. Такая вот наивная уверенность. Это точно так же, как влюбленный говорит всем: «Смотрите, как прекрасна моя возлюбленная!» Но в ответ может услышать: «Прекрасна? И что ты в ней нашел?»

— С митрополитом Кириллом вы именно тогда познакомились, когда занимались «Фомой»?

— Да. Я появлялся и выступал на церковных мероприятиях, был представлен Владыке, знал некоторых сотрудников Отдела внешних церковных связей. Потом принял участие в дискуссиях рабочей группы, готовившей первый проект документа «Основы учения Русской православной церкви о достоинстве, свободе и правах человека». Этот документ затем был принят Архиерейским собором. А начиналось все с широкой дискуссии — это вообще одна из особенностей стиля Святейшего: собирать людей с разными мнениями, выслушать разные точки зрения и подходы к проблеме, снять экспертную оценку, так сказать.

— И как сочетаются права человека с православием?

— Я бы сказал, что сама идея дискурса прав человека возникает в интеллектуальной среде, где уже существуют христианские понятия о человеческом достоинстве, о свободе воли и так далее. Все это — дары христианства европейской цивилизации. Именно благодаря христианству меняются представления о человеке как таковом, в каком-то смысле можно сказать, что возникают представления о человеке как таковом. Другое дело — современная практика прав человека. Но — обо всем этом подробно написано в документе. Также на эту тему есть книга патриарха «Свобода и ответственность», которая сегодня, кстати сказать, переведена почти на 30 языков.

— И после этой работы вас Кирилл запомнил, а когда стал патриархом — пригласил в Синодальный отдел. Почему именно вы, светский человек, вдруг пошли на такой пост?

— Меня призвали, я пришел. Я сказал Святейшему, что для меня это большая честь и радость.

— А Синодальный отдел вообще в принципе должен быть светским, по-вашему?

— В строгом смысле слова «светский» — значит «нецерковный». В таком залоге — нет, не должны. Даже не могут.

— Ваши сотрудники не должны иметь церковный сан или хотя бы образование?

— Нет должествования. Богословское образование, конечно, крайне важно и полезно в нашей работе. Многие наши сотрудники заканчивали Свято-Тихоновский православный или Российский православный университет. Я заочно закончил Нижегородскую семинарию.

— А за счет каких денег спонсируется Синодальный отдел? Вы ведь сами строите отношения с меценатами и собираете деньги на отдел? Сначала, я так понимаю, это был [предприниматель] Виктор Нусенкис, потом [владелец инвестиционной компании Marshall Capital Partners] Константин Малофеев. Говорят, вас чуть ли не поэтому взяли, что вы пообещали обеспечить отделу полное самообеспечение.

— У нас, как и в ряде других синодальных учреждений, существует бюджет, получаемый из Московской патриархии.

— То есть вы сами фандрайзингом не занимаетесь?

— Что касается взаимодействий с меценатами, с благотворителями, то обычно это связано с проведением каких-то мероприятий. Мы раз в два года проводим фестиваль «Вера и слово», и здесь нам помогали разные люди: это и благотворительный фонд «Система», принадлежащий АФК «Системе», и Фонд Василия Великого, и некоторые другие меценаты, которые не хотят говорить о своей благотворительности публично.

— То есть Владимир Евтушенков — и вот как раз Малофеев?

— Да. И другие, в общем, у нас были благотворители. Некоторые из них пожелали остаться неизвестными.

— Я слышал, что Нусенкис, еще когда была пресс-служба патриархии, как-то помогал.

— Так она и сейчас есть — пресс-служба, мы прекрасно взаимодействуем. Но это самостоятельное подразделение, так что вопрос к ним.

— Понятно. То есть Малофеев спонсирует только этот фестиваль?

— Фонд Василия Великого — это фонд, с которыми мы взаимодействуем. Они нам помогали с фестивалем, с курсами повышения квалификации сотрудников информационных подразделений и в других проектах.

— Почему так много в последнее время появляется православных информационных проектов? И участвуете ли как-то вы в этом, в том числе в их организации?

— Много и мало — сложно определяемые понятия.

— По сравнению с прежними годами, скажем так.

— Да, если сравнивать с тем, что было раньше — да. Но, с другой стороны, расширяется и поле. Скажем, раньше не было патриаршей страницы в фейсбуке, но когда-то и фейсбука не было. Или [режиссер] Юрий Грымов и его команда сделали проект «Рублев», который является таким новостным интегратором — как это еще называют?

— Православный поисковик.

— Мне кажется, это отвечает запросам времени. Обычно оказываем консультативную помощь. К сожалению, еще хватает неграмотности в этом вопросе, многие до сих пор считают, что обращаться к священнику нужно «святой отец» и прочее.
Кроме «Рублева», из новых интересных проектов — «Царьград ТВ» и, конечно, радио «Вера». Это такой очень, на мой взгляд, живой проект. Там понятно, что есть к чему стремиться, но, мне кажется, это очень серьезно.

— А то, что на радио прямых эфиров нет — это такая концепция, чтобы не сказали чего грешного?

— По радио «Вера» лучше спрашивать непосредственно у них самих. В большей степени, насколько я понимаю, это технические сложности. Во многих православных медиа, как вам известно, есть режим прямых эфиров.

— Вы и Синодальный отдел достаточно плотно с ними сотрудничаете. И они, несмотря на разных собственников, действуют как единое целое: недавно, например, главный редактор «Царьград ТВ» Илья Кузьменков стал главным редактором радио «Вера». У вас лично там эфир два часа каждую неделю.

— Да, это просто была просьба редакции «Веры», я радостно согласился, потому что для меня это важно и интересно.

Грешная свобода

— Вы говорили, что качество православной журналистики тоже страдает. Есть ли, например, у вас традиционные закрытые встречи с главными редакторами православной прессы?

— Конечно, встречаемся: закрыто, открыто, фейсбучно и ютьюбно. Это, главным образом, встречи информирования, если так можно сказать. И со светскими СМИ я встречаюсь в таком формате off the record раз в несколько месяцев. Мне кажется, это очень важно и для журналистов, и, безусловно, для меня крайне важно — неформальная обратная связь.

— То есть вы практикуете то же, что и пресс-служба президента России.

— Это общая практика. Если ее использует пресс-служба президента России, тем лучше для пресс-службы. Есть клубы главных редакторов в ТАСС, встречи журналистов в редакции «Вечерней Москвы».

— Приветствуете ли вы внутренние церковные дискуссии? Вообще, что такое свобода в православии — и может ли православное СМИ быть дискуссионным, либеральным, могут ли в них публиковаться священники, мнение которых расходится с общей линией РПЦ?

— Здесь очень важно отделить мух от котлет. Свобода — величайший дар. К чему может привести подавление свободы — замечательно описал Федор Михайлович Достоевский в «Легенде о Великом Инквизиторе». Так что вопрос не в свободе, а в том, что под ней понимать; какая она может быть. В документе, о котором мы с вами уже говорили, сказано, что есть свобода выбора, а есть свобода от греха. Конечно, для верующего человека высшей ценностью является свобода от греха, потому что свобода выбора тебя может привести…

— К греху?

— Да. Другое дело, что сам Господь человеку эту свободу даровал. Странно, если кто-то попытается ее забрать. Что касается непосредственно СМИ, то это же не то пространство, где верующий человек, в первую очередь, осуществляет свободу выбора. Допустим, это православное СМИ. Но даже православное СМИ — это же не храм. Не надо стараться православное издание поместить в иконный угол. Ему там не место. Общее и главное — одно: православное СМИ, как и все, к чему применима характеристика «православный», должно быть в первую очередь о Христе. Но иконы и журналы говорят о Христе разными способами. И православность издания не определяется количеством опубликованных там репродукций икон. Дискуссии, конечно, могут и должны быть. Собственно, так и есть.
Вот вы говорите: либеральный. О каком мы говорим либерализме? Экономическом? Да ради Бога, хоть в православном СМИ, хоть не в православном. О политическом? Тоже, в общем, Церковь это не очень волнует. В том смысле, что Церковь не занимается политикой как таковой, то есть борьбой за власть не занимается, безусловно.

— Один священник призывал, чтобы выборы были честными.

— И патриарх к этому призывал. И многие другие священники.

— Тот священник, Дмитрий Свердлов, пошел дальше — участвовал в выборах в качестве гражданского наблюдателя, а затем об этом написал статью. Его потом на пять лет отлучили от служения.

— Насколько я понимаю, непосредственные причины запрета были иными. Я лично не понимаю, зачем священнику участвовать в выборах — пусть и в качестве наблюдателя. Не думаю, что это обязанность пастырского служения. Есть много занятий, в том числе весьма благородных, но это не значит, что священник должен всеми ими заниматься.

— И говорить о коррупции в стране тоже.

— Нет, это разные вещи. Он может говорить о коррупции, прежде всего, тем людям, которые к нему приходят с этим на исповедь. Кстати говоря, об этом говорил много раз и патриарх: если человек ходит на все службы, ставит свечки, даже исповедуется и причащается в воскресенье, а в понедельник берет взятку, то есть проблемы с его понимаем веры.

— То есть только тихо и на исповеди. Кстати, по поводу свободы от греха. Убийство — это смертный грех?

— Про тихо на исповеди — это ваша интерпретация моего ответа, но не мои слова. Я же сослался на патриарха, на его публичные выступления. Убийство — грех, конечно.

— Но священник Димитрий Климов выступил перед казаками, которые собрались ехать в Донбасс добровольцами, проповедовал про «не убий», ему потом позвонили и попросили больше такого не говорить.

— Опять же, как вы хотите, чтобы я комментировал «историю в пересказе»? Во-первых, я не знаю, что точно сказал этот священник. Во-вторых, надо знать, кто точно звонил и что сказал. Это факты. А если факты неизвестны, если нет точной информации — это разговор на скамейке у подъезда. Если же говорить в общем, у священника могут быть политические взгляды — он же живой человек, со своей гражданской позицией. Но он должен понимать, что ограничен в возможности их высказывать — по крайней мере, с амвона, в проповеди, публично.

— То есть говорить казакам «не убий» — это уже политика?

— Повторяю: не могу оценивать конкретную ситуацию, потому что с ней не знаком. В вашем пересказе нет деталей. На общие же вопросы можно давать только общие ответы.

— Многие православные, в том числе известный рок-музыкант Константин Кинчев, признают, что РПЦ слишком сильно срослась с властью — и это не очень здорово. Как вы считаете, зачем это нужно РПЦ и можно ли этого избежать, как удавалось избегать этого Церкви все советские годы и в 1990-е тоже?

— Не слышал такого от Константина Евгеньевича. У Церкви нет и не может быть задачи находиться в политической оппозиции. У Церкви есть задача — говорить Божию правду, даже если она кому-то не нравится. Вот сейчас, например, у нас с различными властными структурами идет непростой диалог о возможности выведения абортов из системы ОМС. Он отнюдь не комплиментарный. Это хорошо известно из СМИ. Люди, которые говорят про сращивание с властью, нередко имеют в виду другое: они ждут от Церкви политической оппозиционной борьбы. Это странно.

— Не обязательно борьбы.

— Церковь, безусловно, не участвует в политической борьбе и, так же безусловно, взаимодействует с властью по целому ряду вопросов. Связано это, прежде всего, с теми сферами, которые для Церкви являются чрезвычайно важными сферами жизни общества: образование, частью которого является воспитание, социальная деятельность так далее.
Я бы вам предложил, если вы позволите, вот как на это посмотреть: где вообще точки пересечения и почему это взаимодействие неизбежно? Часто и справедливо цитируют Владимира Сергеевича Соловьева: государство существует не для того, чтобы построить на земле рай, а для того, чтобы уберечь ее от превращения в ад. Обычно эту цитату вспоминают как характеристику государства. Но что она косвенно говорит нам о разности природ государства и Церкви? Церковь — у нее другая задача: она не земной жизнью занимается, она занимается тем, чтобы человеческие сердца устремлялись в рай, чтобы люди стремились попасть в рай. Так вот, чем больше и чем искреннее человек стремится в рай, тем меньше земля будет похожа на ад.

— Так.

— Поэтому государство заинтересовано, безусловно, в том, чтобы земля была меньше похожа на ад.

— Интересная точка зрения. Государство — да, но не всегда власть в этом заинтересована, иногда она заинтересована в противоположных вещах, о чем часто говорит оппозиция.

— А вы разделяете в данном случае власть и государство? Или вы о гражданском обществе?
Государство сегодня поддерживает традиционные религии России, не только Церковь. Я считаю, это правильно и хорошо. Особенно после страшных гонений ХХ века. Слава Богу, что государство поворачивается лицом к религиозным организациям, понимает, что у людей есть права, права религиозных общин, поддерживает их.

— Случается, что у людей при власти собственные интересы. Вы не можете такого предположить?

— А что тогда такое государство, отдельное от власти? Я как политолог не очень это понимаю. Могу к этому еще раз добавить, что если кто-то считает, что диалог наш с государством является исключительно комплиментарным, это такое наивное представление. Есть много дискуссий, далеко не все из них выходят в публичную сферу.

— Да, бывает, что власть даже какие-то административные решения принимает по религиозным вопросам. С тем же «Тангейзером» после вашей жесткой позиции и выступления отдельных представителей РПЦ.

— Решение по иску прокуратуры принял суд. Оно хорошо известно. И это пример отсутствия сращивания. Мы можем не соглашаться с этим решением, но уважаем судебную власть и действуем в правовом поле. Если же вы имеете в виду увольнение [директора новосибирской оперы] господина Мездрича, то федеральный министр принял решение, связанное, насколько я понимаю, с неисполнением его подчиненным Мездричем распоряжений министерства. Мы же настаивали и настаиваем на одном: религиозная тема — так же, как и тема национальная — требует тщательнейшего внимания, деликатности и уважения. Нельзя оскорбления оправдывать художественным поиском, полетом творчества.
Кстати, к вопросу о либерализме: говорили, почему Новосибирский митрополит обратился в прокуратуру? Средневековье, мракобесие и так далее. Давайте разберемся. Есть статьи в административном кодексе и в уголовном? Есть. Митрополиту приносят сотни, тысячи подписей, говорят, мол, Владыка, оскорбляются наши чувства. Что ему делать? Он высказал свое мнение о постановке и обратился в соответствующие компетентные органы. Мракобесие было бы, если бы архиерей призвал избивать актеров, поджечь театр, срывать спектакль. А митрополит направил протест в правовую плоскость. Это и есть самый либеральный, самый цивилизованный способ разрешения конфликтов в современном демократическом обществе, если не удается договориться. Если хотите, вполне в духе Черчилля, который, как известно, говорил, что демократия — ужасная вещь, но все остальное хуже. Так и здесь: всегда неприятно, когда приходится обращаться в суд, но альтернатива хуже — слишком много было возмущенных людей.

@темы: Легойда, Патриарх Кирилл

---

РПЦ разрывает отношения с шотландскими и французскими протестантами

[Ученик с последней парты]

Заявление Службы Коммуникации ОВЦС в связи с решением Церкви Шотландии о возможности ординации представителей сексуальных меньшинств, состоящих в «гражданском союзе», и Объединенной протестантской церкви Франции о возможности благословения так называемых «однополых союзов»

16 мая 2015 года Генеральная ассамблея Церкви Шотландии разрешила ординации представителей сексуальных меньшинств, состоящих в гражданском союзе, а 21 мая проголосовала за продолжение изучения этого вопроса с целью дальнейшего расширения принятого решения. 17 мая Синод Объединенной протестантской церкви Франции допустил возможность благословения так называемых «однополых союзов».

Русская Православная Церковь с глубоким разочарованием восприняла эти решения протестантских церквей Шотландии и Франции, поскольку они представляются несовместимыми с нормами христианской морали.

Со скорбью констатируем, что сегодня мы имеем новые разделения в христианском мире – не только по богословской тематике, но и по нравственным вопросам.

Имея твердую, основанную на Священном Писании позицию, Русская Православная Церковь последовательно заявляет о недопустимости упомянутых нововведений в нравственном учении и вынуждена пересматривать формат своих отношений с церквами и сообществами, попирающими принципы традиционной христианской морали. Так, в 2003 году Русская Православная Церковь приостановила контакты с Епископальной церковью в США в связи с тем, что эта церковь возвела в сан епископа открытого гомосексуалиста. Сходные причины вызвали разрыв отношений с Церковью Швеции в 2005 году, когда она приняла решения о благословении однополых союзов.

В последние годы мы внимательно наблюдали за дискуссией в церквах Шотландии и Франции. В 2013 году председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополит Волоколамский Иларион направил письмо руководству Генеральной ассамблеи Церкви Шотландии с выражением тревоги и разочарования по поводу допущенной ассамблеей возможности ординаций гомосексуалистов и высказал надежду на то, что дальнейшее решение этого вопроса будет основано на апостольской традиции. К сожалению, эти надежды не оправдались, и слова предостережения не были услышаны.

Руководствуясь определениями Архиерейского Собора 2008 года относительно того, что «будущее отношений со многими протестантскими общинами зависит от их верности нормам евангельской и апостольской нравственности, на протяжении многих веков хранимым христианами», и Архиерейского Собора 2013 года, который счел «невозможным диалог с теми конфессиями, которые открыто попирают библейские нравственные нормы», Отдел внешних церковных связей не видит перспектив дальнейшего поддержания официальных контактов с Церковью Шотландии и Объединенной протестантской церковью Франции.

@темы: лента новостей, Православие и современность, содомия

---

Пока Земля еще вертится

[Ученик с последней парты]

Автор - Андрей Десницкий

Среди российских православных верующих идет актуальная богословская дискуссия: допустимо ли с точки зрения святоотеческого Предания считать, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот? Нет, я не шучу. Идет она сейчас, а не 300–400 лет назад, идет вполне всерьез, и не на глухой таежной заимке, где ничего не слышали об электричестве, а с применением новейших информационных технологий.

Пылкий активист Дмитрий Цорионов, глаголемый Энтео, возглавляющий организацию под скромным названием «Божья воля», утверждает, что никак не допустимо. И Писание, и Предание вполне однозначно описывают эту картину так: Солнце вращается вокруг неподвижной Земли, которая есть центр мироздания. А если бы это было иначе, пришлось бы признать, что Творцу, создавшему мириады миров, нет никакого дела до половой жизни и общего морального облика мельчайших Его творений, людей.

Здесь вы можете сказать, что Цорионов никого не представляет и его своеобразные взгляды остаются частной подробностью его личной биографии.

Конечно, ни в одной духовной академии не примут такую диссертацию к защите, это верно.

Но с другой стороны, преподаватели академий не приглашались в Государственную думу с наставительным словом к депутатам — а Цорионову такая возможность была дана. Кто бы ни стоял за ним, какие бы цели ни преследовал, нет никаких сомнений, что он человек с немалым влиянием и еще большими претензиями.

Почему гражданская жизнь в нашей стране свелась к обсуждению чужой нравственности
Сам себе конвоир
Удивительно, но самые яростные дебаты в обществе вызывают сюжеты, которые напрямую не влияют на жизнь обсуждающих их людей. Как тот же танец... →
Безумна ли та или иная точка зрения, можно судить по тому, насколько серьезно с ней спорят. Цорионову возражает священник Георгий Максимов, преподаватель Московской духовной академии: нет в православном Предании никаких догматических утверждений, которые обязывали бы ставить в центр Вселенной именно Землю, православная вера вполне совместима с современной научной космологией. При этом отец Георгий полностью соглашается с Цорионовым во всех остальных пунктах:

мир был сотворен за шесть календарных суток семь с небольшим тысяч лет назад в готовом виде, не было никакой эволюции и т.д.

Оба они считают себя продолжателями дела отца Даниила Сысоева, известного проповедника и радикального миссионера христианства среди мусульман, который был убит в собственном храме (как водится в подобных случаях, никакой внятной версии его убийства мы так и не услышали). Вероятно, сам этот спор во многом призван определить границы, в которых должно развиваться это направление православной миссии, и показать, кто из двоих более авторитетен для его сторонников.

Казалось бы, почти полтора века назад все ответы на этот счет были даны А.К. Толстым в его стихотворении, обращенном к цензору:

Способ, как творил Создатель,
Что считал он боле кстати,
Знать не может председатель
Комитета по печати.

Да и то, полтора века назад он уже ссылался на геоцентризм как на ясный прецедент: если с ходу отвергать утверждения Дарвина, то ведь, пожалуй, придется отказываться и от открытий Коперника и Галилея...

Полтора века назад это звучало как сведение аргументов другой стороны к абсурду. Сегодня — предмет актуальной богословской дискуссии.

Священник Филипп Парфенов о терпимости к оппонентам
«В христианской картине мира нет абсолютного зла»
Делить по принципу добрый Бог/злой Бог, правоверные/еретики, свои/чужие, патриоты/пятая колонна заманчиво, ибо не требует вдумчивого анализа и вообще... →
Вперед, в темное прошлое?

Но какое значение это имеет для людей (будь они верующими или неверующими), которые вовсе не считают обязательной для себя ту донаучную картину мира, которой придерживались ветхозаветные авторы просто потому, что естественных наук в их нынешнем виде в то время еще не существовало? Несколько лет назад можно было бы смело сказать: да никакого значения. Был ведь уже девять лет назад суд, когда петербургская школьница Маша Шрайбер потребовала, чтобы в школе ей наравне с теорией эволюции рассказывали о Сотворении мира за шесть суток в качестве альтернативного варианта. Суд был проигран, Маша поехала доучиваться в Латинскую Америку, а креационистский учебник биологии для школ (автор — Сергей Вертьянов) так и не получил никакого официального статуса.

Сегодня все это может измениться. В юридическое пространство введен совершенно непредсказуемый и довольно обидчивый субъект — чувства верующих.

Государственная пропаганда старательно формирует свой собственный глобус, на котором страна всеобщей духовности и здравой традиционности окружена океаном либерально-фашистского разврата с отчетливым привкусом нетрадиционной ориентации.

А ведь, пожалуй, такому глобусу потребуется и альтернативная модель Солнечной системы, в центре которой будет находиться не старая добрая звезда по имени Солнце, а какая-нибудь сакральная вертикаль... Звучит фантастично? Уже не очень. Несовместимо с запуском спутников и межконтинентальных ракет, которые в такой картине мира будут разбиваться о небесную твердь? Ну так никто же не требует преподавать геоцентризм на профильных факультетах технических вузов. Чай, и те пропагандисты с законодателями, которые старательно конструируют суверенный глобус, тоже прекрасно знакомы с настоящим (дети, счета и недвижимость за рубежом): всегда есть одна версия для служебного пользования и другая — для широких слоев электората.

Страна стремительно приучается к двоемыслию: всем все понятно, но ради каких-то высших целей надо постоянно притворяться и называть вещи не своими именами.

Позвольте уж без примеров, вы сами легко найдете их в окружающей действительности — а кто не найдет, тому, боюсь, бесполезно на них указывать. Отчего бы тогда и геоцентризм не принять в качестве рабочей версии для ширнармасс?

Священник Владимир Зелинский о том, что без провокации не бывает свободы
Любовь к оскорбляющим
Провокация — мое ремесло*. Почти цитирую убитого в редакции Charlie Hebdo Жоржа Волински, сказавшего, что «мы, мол, занимаемся этим уже десятки... →
Фоторепортаж (11)
Особенно печально, конечно, видеть, как эта идеология осажденного лагеря, внутри которого существует своя собственная и никем не разделяемая правда, проникает в среду православных христиан России. Они прожили страшный XX век с множеством жертв, а четверть века назад обрели, пожалуй, впервые в отечественной истории практически полную свободу от государственной власти.

Казалось бы, все это требует очень серьезного богословского осмысления: почему именно так сложилась новейшая история церкви в России и куда двигаться теперь. Но все чаще доводится видеть вместо этого осмысления то самое отношение, про которое говорили 200 лет назад во Франции после Реставрации: «Ничего не забыли и ничему не научились». Новомученики и разрушенные храмы — повод не столько задуматься о причинах и сделать выводы на будущее, а скорее требовать: все потери должны быть компенсированы за счет государства. Аналог идеологии «деды победили фашизм, поэтому нам теперь все позволено и положено». А почему это дедам пришлось побеждать огромной кровью и на своей земле, даже не будем задумываться.

Более того, пока христиане России под советской властью были заняты главным образом собственным выживанием, остальной мир жил, размышлял и творил. Перед христианами других стран появлялись новые вызовы времени, возникали новые идеи, которые нужно было осмысленно отвергнуть или принять, страны и народы менялись все быстрее, и повторение старых, пусть и совершенно правильных ответов уже не выглядело убедительным ответом на новые вопросы.

Россия сегодня часть этого огромного мира. Вся эта идеология изоляционизма и самодостаточности пока что более декларация, нежели реальность, и слава Богу. А значит, перед христианами России встают примерно те же самые проблемы и вызовы, ответы и решения неочевидны, опыт других стран неоднозначен.

Это очень неуютная ситуация, она требует нестандартных решений и рискованных действий. Пока, кажется, можно еще делать вид, что нас это не касается, что самая главная наша проблема — геоцентризм.

Даже не очень важно, утверждать его или опровергать, важно, что это имитация спора, который был решен много столетий назад.

Пожалуй, надо еще публично провозгласить, что православным не обязательно верить не только в геоцентризм, но и в плоскую Землю или теплород, — и вздохнуть с облегчением. А реальные проблемы церковной жизни и христианской культуры в России... Они, конечно, подождут, не до них нам теперь. Нам бы с вращением Земли сначала разобраться.

@темы: Православие и современность

---

Меня поразило, что в России люди молятся стоя по 6-7 часов

[Ученик с последней парты]

Пресвитер Константин Симон был членом Папского совета. В прошлом году он перешел в Православие, а 31 марта этого года принял монашеский постриг в Высоко-Петровском монастыре в Москве. Мы разговариваем с ним о его семье и детстве, католицизме в США и Европе, а также о русской литературе, музыке и духовности.



Мои предки — и православные, и протестанты-реформаты. Со стороны отца — венгры, со стороны матери — украинцы. Мать была православная, отец — протестант, но когда они встретились, то приняли решение перейти в католицизм латинского обряда. И меня, маленького, крестили католиком, то есть у меня не было выбора.

Потом меня отправили в католическую школу, в которой я провел двенадцать лет, можно сказать, при старой образовательной системе. Потому что это было до Ватиканского собора, когда еще изучение Катехизиса было на уровне.
Каждый день по сорок пять минут у нас был урок религии. И перед нашим миропомазанием мы должны были выучить наизусть пятьсот вопросов и ответов по догматике. Так что, когда я поступал в семинарию в Риме, то уже очень много знал.
Двенадцать лет все-таки провел в школе у монахинь, которые были очень строгими.
А в семье мы не очень часто говорили о религии. Но я знал про православных и протестантских предков. И когда я был мальчиком, мне были больше интересны предки православные.

Когда мне было десять лет, я стал интересоваться Россией и Православием. И потом, я был меломан — не любил современную музыку и обожал классическую. Все, наверное, считали меня психопатом, потому что я обычно, когда возвращался из школы, полтора часа слушал русскую оперу: «Борис Годунов» или «Хованщина», или «Евгений Онегин», или Римского-Корсакова. Это мне очень нравилось.

Потом, когда мне было двенадцать, я стал читать русскую литературу — сначала на английском языке, а потом, когда уже более или менее выучил язык, стал читать по-русски. Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского. Моим любимым автором был Гоголь, но на меня очень влияли нравственные рассказы Толстого. И мне кажется, что я через это стал более сознательным христианином.

Когда мне было восемнадцать, я решил поступить в семинарию и учиться на священника. Моя семья не очень это приветствовала, но не была против. Мама хотела, чтобы я стал врачом, в отличие от священника это было для нее очень престижным.
Но все-таки я вырос в среде, где все были верующими — соседи и родственники. По крайней мере, по воскресеньям регулярно ходили в храм — или в православный храм, или в католический костел.

— В России существует достаточно распространенное представление, что Америка — протестантская страна. Но, по Вашим словам, получается, что там много и православных, и католические школы с серьезным образованием.

— Еще когда я был ребенком, Америка была вполне именно протестантской страной. Католики считались людьми второго сорта. Это начало меняться, когда я учился в школе. Но Америка все же остается преимущественно протестантской страной.

Хотя там, где я родился, в маленьком городе недалеко от Нью-Йорка, в Нью-Джерси, было очень мало протестантов. Некоторые соседи, шведы, были протестантами, но остальные почти все были католиками. Очень много поляков, словаков, венгров, эмигранты из Восточной Европы и православные.

В городе, где я вырос, было, по-моему, шесть разных католических костелов, православный храм, несколько протестантских и синагога, потому что каждая группа эмигрантов имела свой костел или храм. И обычно поляки ходили только в польский костел, где проповеди были на польском языке. Венгры ходили в венгерский костел, где все было на венгерском, и так далее.

— Решение Ваших родителей принять католицизм латинского обряда — это был компромисс? Чем он был продиктован?

— Мой отец не был особенно религиозным. Но он всегда ходил в храм и хотел, чтобы в семье была одна религия.
Он не очень хотел принимать Православие из-за языка, потому что все было по-церковнославянски. Он не понимал.

А мама вообще не хотела становиться протестанткой, поэтому они пошли на компромисс и приняли католицизм латинского обряда. И мой отец, который был крещен кальвинистом, вынужден был перекрещиваться. Ему было, по-моему, тридцать лет, когда он женился на моей матери, и он должен был повторить крещение.

— Что Вы помните из школьного детства?

— Что в то время всё было очень строго, немножко слишком строго для многих. В советских школах давили на коммунизм и марксизм, а у нас в католических школах — на религию. Каждый месяц надо было исповедоваться, потом стоять на коленях и читать епитимью. Надо было причащаться.

Особенно обращали внимание на девушек. Я не знаю почему, но к ним наше школьное начальство относилось с подозрением. Были всякие наказания, если девушка приходила в наряде, а не в форме, и если форма была слишком коротка. Было строго, одним словом.

У меня есть одно яркое воспоминание. Одна девушка сделала себе прическу немножко странную. Мне тогда было уже тринадцать лет, нет, четырнадцать — я был в средней школе. И вот девушка пришла с такой прической, а монахиня сказала: «Под кран!» Повела ее в уборную и пустила воду: «Вот тебе сейчас прическа!»
Но я был пай-мальчик, и ко мне хорошо относились.

— И даже несмотря на все строгости этого воспитания Вы потом решили продолжить религиозное образование?

— Да, потому что эта строгость была относительная. Я не ассоциировал эту строгость с моей личной верой. Это было их восприятие веры, но у меня было другое.
Мне было восемнадцать, когда я поступил в семинарию. Я уже в это время хотел принять Православие, но это было невозможно, потому что у меня не было контактов с православными.
Это желание усилилось, когда я побывал в России. В первый раз я посетил Советский Союз с моей теткой только в 1973 году.

— А что Вы помните из той поездки?

— У нас была группа туристов, и нам очень мало показывали в то время. Я помню, показали музей Ленина, но не Мавзолей.

— Вас пощадили, видимо. А потом учеба в Риме. Как выглядят изнутри, глазами студента, Ватиканские университеты?

— Это вообще не то, что русские представляют. Это не как здесь, когда человек живет и учится в семинарии. В Риме есть разные колледжи для каждой национальности и обычно для каждой католической страны. Человек там живет, но не учится. Это как будто общежитие, но очень строгое. А учиться каждый день ходят в университет.

В Риме существуют разные папские университеты. Я ходил в Григорианский университет, где преподавали иезуиты. Я занимался два года философией, и три года богословием. Я должен сказать, что обучение там имело не очень строгий режим.

До этого все семинаристы ходили в университеты в подрясниках разных цветов. Были и красные, и фиолетовые, и голубые — в зависимости от колледжа. Но в мое время этого уже не было. Мы ходили в «гражданке».
Философия была достаточно либеральная. Мы проходили всю историю философии, даже Ницше и Маркса. Разумеется, мы не изучали марксизм, но изучали материализм. Богословие у нас было еще более либеральное, что мне не очень нравилось.
Хотя, конечно, Рим нельзя сравнить с Германией. В Германии богословие намного более либеральное, чем в Риме.

В католическом богословии все очень ясно. Определение, уточнение и так далее — это мне нравилось. Но то, что вы думаете про католическое образование сегодня, это совсем не так.

Многие русские считают, что в католических школах ещё существует схоластика. Это уже давно не так. К сожалению, может быть, потому что, по крайней мере, была система. Сегодня системы уже нет, все изучают понемножку.
Изучают и Отцов Церкви, и Средние века, изучают очень многих немецких богословов — и получается такая смесь. Раньше было иначе. В Риме ещё есть университеты, где можно заниматься наукой системно, например, в Анжеликум, где преподают доминиканцы. Но у григориан такого не было.

Я всегда знал наизусть молитвы по-церковнославянски, я сам занимался церковнославянским и русским языком.
Потом я стал служить по восточному обряду. Я очень любил восточный обряд, но здесь в монастыре я вижу, что этот восточный обряд хотя не был униатским, как служат западные украинцы, но все-таки отличался от обряда, по которому служат в Москве. Здесь очень много нюансов, которых там нет.
И поэтому для меня приехать в Москву и перейти в Православие не стало большим изменением, по крайней мере, внешне, я уже привык к этой традиции, молитвам и, в некотором смысле, образу жизни.

— Вы в дальнейшей своей деятельности много ездили по Европе. Какие страны Вы посетили и с какими культурами познакомились?

— В Восточной Европе, мне кажется, я был во всех странах, кроме Албании и Эстонии. После того как я занимался богословием в Риме, написал докторат, я вступил в иезуитский орден и два года нунциата провел в Бельгии, где все было по-французски.

Потом меня перевели в Германию, где все было по-немецки. А я стал заниматься в университете в Мюнхене балканской и славянской филологией. Ещё я занимался албанским языком, румынским, сербскохорватским и болгарским языками. Я никогда не пользовался этими языками, и все эти языки практически забыл.

Те языки, которые я выучил сам — немецкий, французский, итальянский и русский, — я до сих пор помню и могу свободно говорить. Но языки, которые я выучил в университете, я почти совсем забыл.
В это время я очень хотел посетить Албанию, потому что интенсивно занимался этим языком. Но не удалось, потому что в это время священников туда не пускали.

— А какие культуры из европейских Вам особенно запомнились? Если говорить о людях разных культур, которые живут в Европе, кого бы Вы вспомнили, перечислили?

— Я много раз посещал Англию. Мне нравится Англия и англичане.
Я провел много времени во Франции. Тогда у иезуитов был русский центр в Медоне, под Парижем. Я посещал этот центр и даже работал там в библиотеке. Мне очень нравится французская культура, французский язык — второй мой любимый после русского.

В Германии, Мюнхене, я провел всего девять лет, хорошо знаю город, путешествовал по Германии. Я занимался там в университете, но Мюнхен — вообще, католический город, а сегодня он наполовину католический, наполовину протестантский, потому что немецкий народ после присоединения Восточной Германии смешивается. Теперь там очень много протестантов, но это не влияет на атмосферу, культура все-таки католическая.
Когда я учился в университете на факультете филологии, (не богословия), секуляризация была до такой степени сильна, что мне даже нельзя было говорить, что я священник. Они издевались. Это не тот научный атеизм, как существовал в Советском Союзе, они не могут тебя из-за этого выгнать. Просто не принимают всерьез. И это — высшие интеллектуальные круги немецкого общества.

Даже сами иезуиты в Германии меня очень поразили — иногда, живя там, я считал, что живу с язычниками. Студенты упражнялись в проповедях и любили делать провокации. Я помню, в это время вышел порнографический фильм, и кто-то говорил проповедь на эту тему. Другой, я помню, сказал, что он не верит в загробную жизнь.
Очень странно, но такова была среда у иезуитов в Германии. Если ты приходил в трапезную даже в воротнике, они обзывали тебя неприличными словами. С другой стороны, на интеллектуальном уровне они были очень высоки. Некоторые из иезуитов были знаменитостями.

В Риме такого не было. Была секуляризация и у иезуитов, но не до такой степени. Но в Риме были совсем другие проблемы. Недостаток духовности и недостаток литургической жизни. Решающее значение при окончательном выборе моего жизненного пути в Православии имел тот недостаток литургической жизни в современной католической Церкви, который подтолкнул меня к этому шагу.

— Что такое духовность в Вашем понимании?

— В Риме есть даже курсы духовности. Я никогда не понимал, как можно научно заниматься духовностью. Духовность для меня — это что-то личное, и нельзя преподавать духовность, хотя в католических университетах это официально преподается, и некоторые католики получают в духовности доктораты.

Духовность для меня — это жизнь с Богом, это личный опыт спасения. Можно преподавать жития святых, изучать опыт разных исторических личностей, но духовность — это слишком сложно и невыразимо для аудиторного преподавания. Я нашел духовность здесь, в Москве. Я нашел её в православных храмах.

Помню, мы с моим другом путешествовали по Западной Украине и по Словакии, посещали католические храмы, униатские и православные. И мой друг-словак, который сам из Рима, мне сказал: «Странное ощущение: мы входим в католический костел, и все холодно, мы входим в православный храм, а все тепло».

— Когда Вы приехали в Россию уже после советского времени в первый раз?

— В 1990-х годах. Мне кажется, в первый раз я приехал в 1990 году, еще был Советский Союз. А потом приезжал в Россию почти каждый год. Всегда в Москву, хотя меня приглашали читать лекции в Белоруссии и на Украине, и потом в Санкт-Петербурге.

Мое впечатление от этих времен очень сложное. Было очень много верующих людей, но храмы были так разрушены! Картонные иконостасы, богослужение шло в этих страшных условиях. А с другой стороны, люди часами стояли в этих руинах и молились.

Я помню, как посетил храм в центре Москвы на Пасху, и мне сказали, что метро начинает работать только в пять часов. И прихожане остались в храме и молились после длинного богослужения до пяти утра и потом возвращались домой.
Это на меня произвело очень глубокое впечатление, потому что католики часто не могут сидеть на своих скамейках даже сорок пять минут — уже хотят выйти из костела. а эти люди стоят шесть-семь часов и в таких условиях.

В то время я посетил еще храм Иоанна Воина в Великую Пятницу. Было прекрасное богослужение, пение, но храм был так набит, что нельзя даже было креститься. Мне было очень тяжело, но я стоял до конца. Я стоял там только один раз, но остальные ведь регулярно ходили в этот храм, и я до сих пор не знаю, как, потому что это очень тяжело.
Я помню, что во время богослужения передавали свечи, и это немножко мешало молиться, потому что мне по плечу всё время стучали свечой. Но люди привыкли к этому и жили так. Это настоящий подвиг. И я сказал бы, величайший подвиг, наверное больший, чем у монахов, которые подвизаются в монастырях. Это действительно достойно.

— А насколько вообще соответствуют действительности западные представления о русских?

— Это зависит от народа. У каждого народа свое представление о русских, и оно зависит от окружения этих людей. Когда я проходил нунциат в Бельгии, то общался с католиками-иезуитами и священниками-бельгийцами. И у них было о русских очень положительное мнение, потому что в Бельгии находится еще один монастырь восточного обряда — Шевтонский. Все гордятся этим монастырем, знают и посещают.

Восточные обряд и восточные иконы, кресты очень популярны в Бельгии. Меня они много раз просили служить по восточному обряду для этих послушников. Послушники сами выучили православные песнопения на французском языке и пели. В каждом бельгийском католическом костеле в то время пели «Отче наш» Римского-Корсакова. Да, там очень любили русскую культуру.

В Германии совсем другое. Там или были равнодушны к русской культуре, или же считали, этого нельзя было говорить, но все-таки считали, что славяне — люди второго сорта, не такие интеллигентные, как немцы. Меня это всегда очень возмущало. Но может быть, это касается только моего круга общения.

А в Италии мои знакомые не приветствовали этого перехода в Православие. Но все-таки меня за это не проклинали и не были совсем против. Даже настоятель иезуитов сказал: «Если это так, ну, что. Мы все будем вместе в раю, какая разница? Вы все-таки идете в другую христианскую Церковь».

Но всё-таки там часто говорили, что мне будет неудобно в Москве, потому что меня никогда не примут. Из-за того, что я, во-первых, американец, во-вторых, я украинского происхождения со стороны матери, и сейчас отношения Украины и России очень напряженные. Потом говорили, что меня не примут, потому что я — бывший иезуит, и скажут, что бывших не бывает.

Но так не произошло. Меня очень хорошо приняли здесь в монастыре. Я никогда не чувствую себя отстраненным.
Прежде всего, конечно, я благодарен Святейшему Патриарху Кириллу, который меня принял, благодарен архиепископу Петергофскому Амвросию, совершившему чин моего присоединения к Православию. Благодарен нашему наместнику отцу Петру (Еремееву) и братии этого монастыря, которые так хорошо ко мне относятся. И вообще, всё не так, как мне предсказали в Риме. Всё наоборот.

Московский народ — мягкий, хороший, добрый, верующий, благочестивый. Я чувствую себя здесь дома, и мне очень нравится.

— Что было решающим в том, что Вы, наконец, решили официально принять Православие?

— Я готовился в течение нескольких лет. Во время болезни моих родителей я должен был провести несколько лет в Америке, ухаживая за ними, потому что был единственным сыном.

После того я вернулся в Рим и опять стал преподавать. Но я не знал, останусь ли я там или нет, потому что мне там было уже немножко неудобно. Я уже внутренне принимал православную веру и принимал все, чему православная вера учит. И я, католик, постоянно посещал в Риме православный храм, но не мог причащаться.

Потом было знакомство с православными студентами, которые учились в Риме. Они очень ко мне хорошо относились.
Очень часто писали у меня доктораты. Почти каждый год меня приглашали в Свято-Тихоновский университет, где я читал доклад, обычно на исторических конференциях. Там всегда очень хорошо ко мне относились, хотя я был католиком.
Потом студенты познакомили меня с епископами. Владыка Амвросий Петергофский очень хорошо ко мне всегда относился. Потом я познакомился с владыкой Романом Якутским, который является блестящим примером епископа.
Он находится в очень трудных условиях, но все-таки все успевает, даже если иногда у него здоровье не на уровне, но очень старательный и все исполняет. Еще владыка Лонгин Саратовский, владыка Александр, сейчас он в Казахстане, очень на меня повлияли.

Я должен сказать, уже когда я в первый раз был в Петербурге, когда я впервые увидел академию, как учатся православные студенты, это на меня очень подействовало. И уже тогда я хотел официально принять Православие, но этот процесс длился, по крайней мере, два-три года. Я готов был принять Православие лет пять тому назад.

— Сейчас, после пострига, какие у Вас планы на жизнь, если слово «планы» совместимо со статусом монаха?

— Мне очень нравится жить здесь, в Высоко-Петровском монастыре, и участвовать в богослужении. Нравится сам ход православной службы. И пение здесь прекрасное.

Какие-то замыслы есть. Я хотел бы в будущем что-то писать. У меня уже есть одна книга. У меня была возможность собирать материал про деятельность в России Католической Церкви, и я написал книгу об этом. Но я хотел бы продолжать что-то писать и преподавать, если будет возможность, с разрешения, конечно, отца наместника.

Я хотел бы еще каким-то образом помочь и поспособствовать развитию богословской науки в России. Я вижу большие перспективы. Я видел у моих русских студентов большие способности, желание учиться и передавать информацию, которую они получили в западных университетах, особенно в Риме, в России следующему поколению. Я хотел бы быть еще активнее в этой области.

Правмир.ру

@темы: Православие и современность, видео и аудио

---

О духовном вреде книг и выступлений Сергея Масленникова

[Ученик с последней парты]

Издательский Совет Русской Православной Церкви отозвал гриф с книг Сергея Масленникова и запрещает их к распространению. Комментирует ситуацию и.о. руководителя cекретариата научно-богословского рецензирования и экспертной оценки О.В. Костишак.

— Олег Васильевич, Издательский Совет Русской Православной Церкви отозвал гриф с книг Сергея Масленникова и запрещает их к распространению. Чем вызвана такая мера?

— Издательский Совет действительно проводил рецензирование произведений С.М. Масленникова на протяжении нескольких лет и некоторым из них был предоставлен церковный гриф. Однако в ходе ознакомления с последними произведениями, в которых автор игнорировал ранее указанные замечания, в них была обнаружена серьезная опасность для читателя и слушателя. Хочу подчеркнуть то, что решение об отзыве грифов, присвоенных произведениям С.М. Масленникова, было вызвано не отдельными ошибочными его мнениями или неточностями, которые автор высказывает, а в целом неверной, можно сказать, системой его взглядов на христианскую жизнь.

— Что за личность — Сергей Масленников? Где он служит?

— Согласно имеющимся в открытых источниках данным, Сергей Михайлович — мирянин, проживает в г. Екатеринбурге, достаточно в зрелом возрасте принял таинство Крещения. Он не является священнослужителем и не имеет богословского образования. Путь его духовных познаний весьма сомнителен. Неся послушание на одном из екатеринбургских приходов, он активно осуществлял катехизаторскую деятельность, вышедшую далеко за пределы прихода. Сильный акцент в своей катехизаторской и писательской деятельности С.М. Масленников делает на учении о покаянии — в том виде, как он его понимает. Сами катехизаторские курсы названы им «Школой покаяния». Своеобразно понимаемому автором покаянию в той или иной степени посвящены и все его произведения.

— В чем духовный вред книг Сергея Масленникова?

— В своих произведениях (думаю, не по злому умыслу, а по духовной неграмотности) С.М. Масленников пытается все доступно и просто объяснить там, где доступно и просто не объяснишь, пытается детализировать то, что в детализации не нуждается, пытается высказываться катафатично там, где возможна лишь апофатика. Духовная практика, рекомендуемая С.М. Масленниковым, не здорова и в итоге, может привести человека в страшный духовный тупик. Стоит сказать, что сам святитель Игнатий Брянчанинов, активно цитируемый С.М. Масленниковым, писал об опасности предлагаемой автором формы духовной жизни и прямо связывал ее со страстью гордости. Нам очень важно помнить, что христианство — это не свод правил, а Библия и книги отцов — это не цитатники. Христос — это Личность, а христианство (и аскеза, и покаяние, и все остальное, необходимое в духовной жизни) — это любовь ко Христу и устремленность к общению с Ним.

— Расскажите подробнее о неточностях в изложении православного учения в книгах Сергея Масленникова.

— С.М. Масленников часто берется с большой уверенностью утверждать что-либо тогда, когда прямого ответа нет и быть не может (что нередко в православном богословии). Представление автора о страстях и добродетелях складывается из механического и формального сопоставления высказываний святых отцов, в то время как Священное Писание, богослужебные тексты и творения святых отцов требуют долгого и органичного понимания. Претензии к произведениям С.М. Масленникова, как уже было сказано выше, относятся в первую очередь к системе его взглядов, которая местами приводит автора и к серьезным ошибкам. Образно можно сказать, что из фразы прп. Силуана Афонского «Держи ум твой во аде и не отчаивайся» С.М. Масленников оставил только первую ее часть. Во всех произведениях автор делает особый акцент на том, насколько грешен и многогрешен человек, насколько он недостоин любви Божией, насколько он должен каяться и т.п. Наглядной иллюстрацией такого подхода, на мой взгляд, является составленный С.М. Масленниковым и всюду им пропогандируемый «Дневник кающегося». В этом «Дневнике» грехи классифицированы на «смертные», «повседневные» и «простительные» (хотя, как известно, разница между смертным и несмертным грехом более чем условна), подробнейшим образом детализированы и изложены по пунктам. В частности, автор определяет как грех даже то, если кто-либо ночью проснулся от голода и принял пищу; также грехом считается, если родители хвалят своего ребенка.

Подчеркиваю, что «Дневник кающегося» предлагается автором всем без исключения, готовящимся к исповеди. Следует сказать, что исповедь — дело очень живое и лишь в самом общем виде поддающееся какой-либо структуризации. Общим правилом того, как нужно исповедоваться, можно назвать слова прп. Амвросия Оптинского: «Ничего не скрывать, говорить прямо, не округлять», а как и какими словами это будет сделано — дело совести, чуткости и духовной трезвости исповедующего и исповедующегося.

Вы спросили о неточностях в произведениях С.М. Масленникова. Могу сказать, что иногда его мысли принимают еще более осязаемый вид. Для примера можно привести следующий отрывок из аудиозаписи его лекции: «Кто может сказать о себе, что он смиренный? Это же признак тщеславия и лицемерия! Вопрос слушателя: «А если в молитве встречается: “…смиренную, грешную и недостойную рабу…”?» Ответ С. М. Масленникова: Опустите это слово! Если вас оно смущает — выпустите его! Смысл молитвы при этом не извращается, не искажается, а для нас он становится более понятным, доступным». В комментариях данный момент едва ли нуждается. Конечно же, неправильно, если мы не себя, испорченных грехом, будем подстраивать под Церковное учение, а пытаться Церковное учение приспособить под свое понимание — даже когда это приспособление принимает самые «благочестивые» формы.

— Я знаю, что есть отзывы духовенства Валаамского монастыря, Оптиной пустыни и Троице-Сергиевой лавры о книгах Сергея Масленникова. На какие моменты в них обращается внимание православных верующих?

— Да, действительно, Издательский Совет запрашивал мнение насельников авторитетных монастырей, Вами названных. В целом духовники, приславшие свои рецензии, были едины в отрицательной оценке его произведений. В рецензиях монахи выразили мнение, что «Дневник кающегося» (речь шла в первую очередь о нем) является попыткой недопустимо детально структурировать духовную покаянную жизнь. «Создается впечатление, — говорится в одном из отзывов, — что для него [автора] ответ на Страшном Суде — это нечто вроде проверки бухгалтерской отчетности. С другой стороны, детализация «уровней» одного и того же греха вызывает в памяти формулировки уголовного кодекса… Только благодаря некоторым лексическим оборотам публикация «Дневник кающегося» имеет нечто сходное с христианством. В остальном своим юридизмом она вполне могла бы быть сопоставлена с ветхозаветными требованиями». Также общим местом в рецензиях было то, что подобный «шаблонный» подход сделает невозможным живое и благодатное становление личности в покаянии. Попытка возлюбить Бога без аскезы и покаяния выродится в некий духовный гедонизм, а аскеза ради аскезы и покаяние ради покаяния — в мрачное сектантство. Благодатная жизнь в Церкви Христовой, правильное духовное руководство, чтение Писания и отцов воспитает — не может не воспитать — верный взгляд на духовную жизнь, лишь бы нам уметь слушать Господа Бога, Который обязательно ответит вопрошающему, откроет толкущему и найдет ищущего Его.

— В Интернете есть и видеоконтент выступлений Сергея Масленникова — его не стоит смотреть и слушать?

— Все сказанное о книгах С.М. Масленникова может быть отнесено и к его выступлениям. Неоднократные его апелляции — не только на решения Издательского Совета, но и на отзывы насельников монастырей — показали, что он укоренен в своем мнении и менять его не собирается. Не исключаю, что для кого-то на каком-либо этапе духовной жизни произведения С.М. Масленникова были полезны. Однако, если смотреть на его работы в целом, то их едва ли стоит рекомендовать.

— Что делать с книгами, которые уже продаются в церковных лавках? Будут ли они изыматься из продажи?

— Конечно, необходимо будет приостановить распространение произведений С.М. Масленникова через церковную книжную сеть.

— Известна ли реакция издательств, которые выпускают книги Сергея Масленникова? Они отнеслись с пониманием?

— Решение об отзыве грифов с трудов С.М. Масленникова принято недавно, и реакция издательств, его издающих, мне еще не известна. Очень надеюсь на понимание со стороны издателей и распространителей, поскольку забота о душах людей — это главное, что мы должны иметь в виду в подобных случаях.

Патриархия.ру

@темы: внутриправославное

---

Как молиться за Путина

[Ученик с последней парты]

@темы: стёб и юмор, видео и аудио